Новость, от которой сердце
бьется, как дитя в утробе:
не нашли его во гробе!
Ничего там нет, во гробе!
Ничегошеньки - во гробе!
А куда из гроба деться,
кроме... Взгляд и голос ввысь тяну.
Так - воистину? Воистину.
Вера Павлова.

ЛЕОНИД ФИЛАТОВ.
Из цикла пародий «Таганка-75»
(Роберт Рождественский)

Может, это прозвучит
Резко,
Может, это прозвучит
Дерзко.
Но в театры я хожу
Редко,
А Таганку не люблю
С детства.

Вспоминается такой
Казус,
Вспоминается такой
Случай:
Подхожу я как-то раз
К кассе,
Эдак скромно, как простой
Слуцкий.

Говорю, преодолев
Робость, —
А народищу кругом —
Пропасть! —
Мол, поскольку это я,
Роберт,
То нельзя ли получить
Пропуск?.

А кассир у них точь-в-точь
Робот,
Смотрит так, что прямо дрожь
Сводит:
«Ну и что с того, что ты —
Роберт?
Тут до черта вас таких
Ходит!»

Вот же, думаю себе,
Дурни! —
А в толпе уже глухой
Ропот! —
Да сейчас любой олень
В тундре
Объяснит вам, кто такой Роберт!

В мире нет еще такой
Стройки,
В мире нет еще такой
Плавки,
Чтоб я ей не посвятил
Строчки,
Чтоб я ей не уделил
Главки!

Можно Лермонтова знать
Плохо,
Можно Фета пролистать
Вкратце,
Можно вовсе не читать
Блока,
Но... всему же есть предел,
Братцы!

...Но меня, чтоб я не стал
Драться,
Проводили до дверей
Группой...
Я Таганку не люблю,
Братцы.
Нехороший там народ,
Грубый.

Сплю я...

Сплю я. Но сон мой странен.
Холодно мне. Знобит,
То ли я пулей ранен,
то ли совсем убит.

Вот он я, среди поля.
В небе горит звезда.
Девочка моя, Оля,
ты не ходи сюда.

Здесь еще пули свищут,
взрывы то там, то тут.
Скоро меня отыщут.
Скоро меня найдут.

Дальняя канонада.
Зарево впереди.
Это тебе не надо.
Ты сюда не ходи.

Это не в самом деле.
Это не наяву.
Это не пуля в теле —
это я так живу.

Всё у меня в порядке.
Скоро меня спасут.
Скоро на плащ-палатке
в тыл меня унесут.

Кто-то склонится возле
койки, где я лежу...
Всё это после, после
я тебе расскажу.

Юрий Левитанский

ДАВИД САМОЙЛОВ. СОРОКОВЫЕ

Сороковые, роковые,
Военные и фронтовые,
Где извещенья похоронные
И перестуки эшелонные.

Гудят накатанные рельсы.
Просторно. Холодно. Высоко.
И погорельцы, погорельцы
Кочуют с запада к востоку...

А это я на полустанке
В своей замурзанной ушанке,
Где звездочка не уставная,
А вырезанная из банки.

Да, это я на белом свете,
Худой, веселый и задорный.
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.

И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю,
И пайку надвое ломаю,
И все на свете понимаю.

Как это было! Как совпало —
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..

Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые...
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!

1961

Иосиф Бродский

«Мне говорят, что нужно уезжать…»

16 мая 1972 года поэту Иосифу Бродскому было предписано покинуть СССР. Перед этим Бродский был вызван в ОВИР и поставлен перед выбором: немедленная эмиграция или «горячие денёчки» — эта метафора могла означать допросы, психбольницы, тюрьмы. Избрав эмиграцию, Бродский старался оттянуть день отъезда, однако власти стремились поскорее избавиться от неугодного поэта и 4 июня 1972 года лишённый советского гражданства Бродский вылетел из Ленинграда по «израильской визе» и по предписанному еврейской эмиграции маршруту — в Вену.

Мне говорят, что нужно уезжать.
Да-да. Благодарю. Я собираюсь.
Да-да. Я понимаю. Провожать
не следует. Да, я не потеряюсь.

Ах, что вы говорите — дальний путь.
Какой-нибудь ближайший полустанок.
Ах, нет, не беспокойтесь. Как-нибудь.
Я вовсе налегке. Без чемоданов.

Да-да. Пора идти. Благодарю.
Да-да. Пора. И каждый понимает.
Безрадостную зимнюю зарю
над родиной деревья поднимают.

Все кончено. Не стану возражать.
Ладони бы пожать — и до свиданья.
Я выздоровел. Нужно уезжать.
Да-да. Благодарю за расставанье.

Вези меня по родине, такси.
Как будто бы я адрес забываю.
В умолкшие поля меня неси.
Я, знаешь ли, с отчизны выбываю.

Как будто бы я адрес позабыл:
к окошку запотевшему приникну
и над рекой, которую любил,
я расплачусь и лодочника крикну.

(Все кончено. Теперь я не спешу.
Езжай назад спокойно, ради Бога.
Я в небо погляжу и подышу
холодным ветром берега другого.)

Ну, вот и долгожданный переезд.
Кати назад, не чувствуя печали.
Когда войдешь на родине в подъезд,
я к берегу пологому причалю.

Ничто не стоит сожалений,
люби, люби, а все одно, —
знакомств, любви и поражений
нам переставить не дано.
И вот весна. Ступать обратно
сквозь черно-белые дворы,
где на железные ограды
ложатся легкие стволы
и жизнь проходит в переулках,
как обедневшая семья.
Летит на цинковые урны
и липнет снег небытия.
Войди в подъезд неосвещенный
и вытри слезы и опять
смотри, смотри, как возмущенный
Борей все гонит воды вспять.
Куда ж идти? Вот ряд оконный,
фонарь, парадное, уют,
любовь и смерть, слова знакомых,
и где-то здесь тебе приют.
Иосиф Бродский.

Как  точно сказано Бродским. И не добавить и не прибавить...

Считается, что "Жди меня" одно из лучших стихотворений Симонова, посвященное актрисе Валентине Серовой - будущей жене поэта (потом уже, после войны, после развода с Серовой, это посвящение будет Симоновым снято...). Написано стихотворение в августе 1941 года> в Переделкино, когда Симонов возвращается с фронта в редакцию.

Замечательное стихотворение, но вот какая штука, ровно за двадцать лет до написания этого стихотворения, в августе 1921 года, где-то под Питером был расстрелян поэт Николай Гумилёв... В архиве Анны Ахматовой сохранился автограф стихотворения, которое приписывается Николаю
Гумилеву.
Жди меня. Я не вернусь - это выше сил.
Если ранее не смог - значит — не любил.
Но скажи, зачем тогда, уж который год,
я Всевышнего прошу, чтоб тебя берег?
Ждешь меня? Я не вернусь, - не смогу. Прости,
что стояла только грусть на моем пути.
Может быть средь белых скал
и святых могил
я найду кого искал,
кто меня любил?
Жди меня. Я — не вернусь!

При этом Константин Симонов крайне резко выступал против реабилитации Гумилева, настаивая, что он былврагом Советской власти.
И публиковать Николая Гумилева стали только в середине 80-х.

Что-то как-то я в растерянности... Не знаю, что и сказать... Посмотрю...