Причиной смерти стали менингококковая инфекция и сепсис. По факту случившегося следователи возбудили уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного частью 2 статьи 124 Уголовного кодекса России (неоказание помощи больному, повлекшее по неосторожности его смерть).

Лучший друг и покровитель

Не меньше тысяч 50-ти. А может, и дороже. Смотря сколько предметов.

Татьяна Ф
Татьяна, выжить невозможно, а люди живут и выживают. Только, к сожалению, не все.
Прочитала про смотрителя маяка, мороз по коже.
Хотела много написать, да, и так всё ясно. Ужас!

Я тоже не смогла...

Не могла не рассказать .

Позвонил дальний знакомый, который когда-то очень давно был металлургом, потом в перестройку переучился на психолога и много лет работал по каким-то западным программам. Сейчас вроде бы помогает детям и подросткам, попавшим в трудную жизненную ситуацию.

Мы с ним несколько лет не виделись и не разговаривали.

— Катерина, вы можете посмотреть мальчика? Очень нужно. Я вас очень прошу.

— Если мальчик с семьей придут ко мне в поликлинику, то вполне могу. Сейчас гляну, что у меня есть на следующую неделю.

— Семья не придет, она в Забайкальском крае, в 300 километрах от Читы.

— Далековато, — согласилась я. — А как его-то сюда занесло?

— Мы планируем лишать их родительских прав за ненадлежащее исполнение и оставление в опасности и в дальнейшем, возможно, передавать мальчика под опеку. Сейчас он в приюте «Ромашковый луг». Я сам с ним приду.

— Поняла. Мальчик сложной судьбы. А что от меня-то нужно? Опыта выдачи заключений для суда у меня нет, я даже и не уверена, что формально имею право…

— Нет-нет, речь не об этом. Тут у нас свои эксперты. Нам сейчас нужен независимый взгляд, чтобы понять, что, собственно, с этим ребенком происходит. Может быть, психиатрия или задержка, или органика… Вы сами понимаете, что для перспектив передачи под опеку это имеет принципиальное значение. Детей с неврологией или даже органикой сейчас в общем-то берут. А вот психиатрический диагноз…

— Окститесь, коллега! — удивилась я. — Чтобы диагностировать психиатрию, нужен психиатр!

— Уже были психиатры, в том-то и дело. Три штуки. С одним из них он просто отказался разговаривать. Молчал как рыба. Тот сказал: все очень плохо, надо в психиатрическую лечебницу на обследование. Со второй он что-то отвечал, странное и по большей части невпопад — я при этом присутствовал. Она сказала: тяжелое нарушение развития, усугубленное множественной неврологией и плохими условиями жизни. С третьей он поговорил наедине, и она сказала, что по ее части он совершенно нормален. Вообще ничего, кроме очевидных логопедических проблем и педагогической запущенности.

— Что вам мешает ей поверить?

— Да многое. Вы сами увидите.

— Расскажите мне предысторию. Как мальчик попал в ваше поле, вообще в Петербург.

— Он сбежал из дома больше полугода назад. И самостоятельно добрался сюда.

— Из Читы?!

— Да, из Читы. Нам его передали из милиции, мы пока поместили его в приют.

— Семью вы, как я понимаю, нашли?

— Да. Там что-то вроде поселка или небольшого депрессивного городка. Мать, отчим и еще три ребенка еще от двух отцов. Наш — старший, на момент побега ему было 12, сейчас 13. Отчим мальчика бил. Судя по всему, они заявили о пропаже старшего сына через пять недель после его фактического исчезновения, когда заинтересовались из школы.

— Он учился в школе? В какой?

— Со школой мы тоже связывались. В поселке нет коррекционной школы, поэтому он ходил в обычную, хотя изначально ему вроде было показано коррекционное обучение. Он часто пропускал занятия, и это на самом деле не первый его побег. Но, пока он был маленький, ловили его быстрее и сразу возвращали в семью. Школа прислала нам очень обтекаемую характеристику, явная цель которой — снять с себя всякую ответственность. Была еще отдельная приписка от совсем старенькой (49 лет педагогического стажа) учительницы географии: «Мальчик хороший, умный и любознательный, в хороших условиях может вырасти полезным членом общества».

— Как и где он жил эти полгода?

— Он фактически ничего не рассказывает. В полиции у него забрали краденый телефон с замененной сим-картой. Там три контакта. Они сами связались со всеми тремя.

— И кто это оказался?

— Путевой обходчик в районе Ангарска. Бомж в Тулуне. И женщина, которая разводит коз и продает их молоко в Пермской области. Все трое подтвердили встречу. Пикантный момент — обходчик утверждает, что это была девочка. Скотница и бомж подтверждают — мальчик. Телефон теперь у нас, полицейские нам его отдали для дальнейших изысканий, но, признаюсь честно, я с этим бомжом и другими еще не связывался. Катерина, я вас очень прошу, просто взгляните, поговорите с ним, если получится, и скажите мне, что вы об этом думаете.

— Хорошо, приводите вашего мальчика.
***

Когда мальчик уже вошел в мой кабинет, я вдруг поняла, что мой знакомый ни разу не назвал мне его имени.

— Как тебя зовут?

Молчание. Когда я уже сокрушенно подумала, что ничего не выйдет, прозвучал невнятный ответ:

— Энджой.

Час от часу не легче, — подумала я.

Внешность у мальчика оказалась, мягко скажем, необычная. Сильное косоглазие на одном глазу, заметно сдвинутая набок нижняя челюсть (травма?), редкие зубы с щербиной справа, застывшая «клоунская» улыбка и как-то клоками растущие волосы странно неопределенного цвета: глянешь так — кажутся русыми, глянешь иначе — темно-каштановые. Я даже сначала подумала про синдром Ангельмана, но потом остановила себя: с такой внешностью его почти полгода не могли опознать и поймать по уже разосланным полицейским ориентировкам. И он как-то, живым и неузнанным, добрался в Питер через всю Россию. Ребенку с Ангельманом это однозначно не под силу.

Глядела на него и физически чувствовала, как ему трудно говорить. Потом сказала:

— Джой, у меня есть знакомый. Он родом из Пензенской области, давным-давно приехал сюда учиться и потом здесь остался жить. Он охотник, в молодости иногда уходил в лес один на две недели или больше. Рассказывал: потом выходишь из леса, видишь первого человека и хочешь ему что-то сказать, а язык как будто не поворачивается. Отвык говорить, и как будто там барьер, прямо во рту, хочется развернуться и уйти назад, в лес…

Энджой не смотрел мне в глаза, но я увидела отчетливый кивок.

— Ты умеешь писать?

Опять кивок.

Я достала пластиковую доску в клеточку, дала ему вместе с фломастером и тряпочкой и стала задавать закрытые вопросы.

— Когда ты сбежал, ты притворялся девочкой, чтобы не поймали полицейские?

Энджой пишет на доске: да. И сразу стирает.

— Ты готовился к этому заранее? Заготовил костюм и что-то еще?

— Да.

— Ты добирался в Петербург к кому-то?

— Нет.

— Ты попал сюда случайно?

— Нет.

— Ты боишься большинства мужчин?

— Да.

— Не всех?

— Да.

— Насилие?

— Да.

— Энджой твое настоящее имя, по документам?

— Нет.

Еще минут пятнадцать. Я не многое узнала, но Энджой, видимо, расслабился, ушла застывшая улыбка, и даже косоглазие как будто стало меньше (или я просто к нему привыкла). Пауза в моих вопросах — и вдруг он сам, склонившись, сосредоточенно пишет на доске целую фразу. Я жду. Показывает (написано без единой ошибки):

«Я увлекаюсь историей и географией».

Сразу вспоминаю старенькую учительницу, но что сказать — не знаю. Молчу. Потом почему-то рассказываю, как плавала на Дальнем Востоке на малом рыболовном сейнере среди плавучих мин. Снова молчу. Тогда Энджой говорит сам, тихо и шепеляво:

— Пусть он даст мой телефон. Вам.

Выхожу в коридор, протягиваю руку — дайте его телефон.

Мой знакомый дает. Это смартфон с большим экраном.

Энджой берет его у меня, нажимает какие-то кнопки. Неужели кому-то сейчас позвонит? — думаю я. — Матери? И что мне тогда делать? Вмешиваться, не вмешиваться? Что-то сказать? С моим знакомым мы ничего такого не обговаривали…

— Вот, смотрите, — Энджой протягивает мне телефон на открытой ладони.

Это фотографии. Я беру, надеваю очки и листаю. На некоторых зависаю надолго. Через некоторое время у меня начинает предательски щипать в носу. Черт побери все на свете, но это — Россия. Портреты, пейзажи, детали. Паук на паутинке в деревянном, видимо покинутом доме. Тюбетейка на лавке. Водоворотик в ручье и кружащаяся в нем соска-пустышка. Несколько разных, но равно замечательных портретов какого-то невероятно колоритного дядьки — морщины его на лице как снимок гор с самолета. Возможно, этот тот самый бомж из Тулуна. Собака гонит гусей по улице. Мышь бежит по снегу. Глаз козы с жутким прямоугольным зрачком. Смеется, запрокинув голову, девушка в национальной одежде неизвестной мне национальности. Дерево на рассвете, видимо, из-за внезапного заморозка уронившее разом все листья. Они все ворохом лежат внизу, как сброшенные желто-красные одежды. Дерево жалко и почему-то неловко за него.

Никогда в жизни, ни на одну секунду, мне не хотелось усыновить или взять под опеку ребенка. Но из всех правил бывают секунды-исключения.

Я говорю:

— Я хочу вот эту фотографию, вот эту, вот эту, ту с мышью и еще ту, где бабушка и георгины, и… Черт побери!

Закрываю глаза и некоторое время молчу. Потом отдаю телефон Энджою, выхожу в коридор и сверху вниз гляжу на сидящего на скамейке знакомого:

— Правы учительница и третий психиатр. Энджой психически здоров и очень нормален. Может быть, учитывая условия его жизни, нормальнее нас с вами. И еще, запомните и обязательно передайте тем, кто им заинтересуется: он увлекается историей и географией!

— Я догадывался, — тихо говорит мой знакомый. — Не хотел вам сразу говорить, чтобы не было наводки. Вы знаете, где его поймали и передали в полицию?

— Нет. Где?

— В Эрмитаже.

— Но почему? Он пытался что-то украсть?

— Нет. Посетители пожаловались служителям: от него очень воняло. Полицейские тогда сразу узнали и передали нам: в этот же день его видели в Русском музее, а накануне — в Кунсткамере.

Черт побери все на свете!

— Энджой, а ты добрался до Этнографического музея? — крикнула я в кабинет.

Отрицательное мычание.

— Сводите его туда, и еще в Планетарий, — почти приказала я своему знакомому. — В рамках чего-нибудь вашего, благотворительного.

Он кивнул и сказал, глядя в пол:

— Понимаете, я сейчас не могу оставить ему этот телефон…

— И вы хотите, чтобы это я у него его отобрала? Ну что ж, — я зашла в кабинет. — Джой, ты уже отправил мне фотки?

— Да. Сейчас я еще одно дело… все!

Он протянул мне гаджет. На экране — «Сообщение отправлено».

Я вышла в предбанник и не удержалась. Нажала кнопку. Может все-таки — мать?

Федору:

«Мосты разводятся. Львы сидят. Видел уродов. Фонтан-самсон не видел пока. Все здесь передают тебе привет. Джой».

— Федор — это тот, с портретов? — не заглядывая в кабинет, громко спросила я.

— Да.

— Он бывал в Петербурге?

— Он тут учился. На авиационного инженера.

— Обязательно напиши ему потом, как у тебя сложится. Он будет ждать.

— Я знаю. Напишу обязательно.

— Удачи тебе. Ты очень талантлив.

— Спасибо.
Из Snob.ru

«Меня предала жена, а потом и дочь ..» 10 лет в бедности и одиночестве

Легендарный Вячеслав Тихонов

https://medmafia.ru/post/11691-menya-pr … 4T660YVVcQ

В Германии тяжелобольным людям разрешили самоубийство с врачебной помощью

18:04, 26 февраля 2020 Источник: Reuters

Конституционный суд Германии легализовал ассистированное самоубийство с профессиональной помощью. Об этом сообщает Reuters.

Такой способ ухода из жизни был под запретом в Германии с 2015 года. Тогда парламент принял закон, который запретил врачам или специализированным организациям на коммерческой основе содействовать уходу из жизни неизлечимо больных людей. За это грозило до трех лет лишения свободы.

Решение Бундестага вызвало критику со стороны тяжелобольных людей, ряда врачей и профильных организаций. Люди, которые хотели совершить ассистированное самоубийство, выезжали за границу или прибегали к помощи родственников.

Теперь суд признал закон не соответствующим Конституции. Он решил, что личные права человека включают в себя право на смерть по собственному усмотрению — в том числе право совершить суицид или прибегнуть к помощи третьей стороны для ухода из жизни, пишет Deutsche Welle.

Издание отмечает, что теперь у врачей в Германии вновь появится право консультировать пациентов по поводу добровольного ухода из жизни, выписывать им смертельные лекарства, но не вводить их.

Эвтаназия — убийство неизлечимо больного человека, совершенное по его просьбе, — в Германии находится под запретом. Она разрешена в Бельгии, Швейцарии, Нидерландах и ряде других стран.
***************

Лично я – за. Есть ситуации, когда человека тут вообще уже не ждет ничего, кроме мучений и страданий. И тогда желание умереть не должно превращаться в квест. Попытки суицида не должны приводить к еще большим увечьям и страданиям. И люди, желающие помочь избавиться от страданий, не должны за это садиться в тюрьму. Так что я считаю, что это - прогресс.