Факты из жизни Ференца Листа:

1.Будущий композитор был единственным ребёнком в семье. Родители его был относительно обеспечены, и относились к крестьянскому сословию, служа одному из венгерских вельмож.

2.Так как «начальник» родителей юного Ференца благоволил к искусству в целом и к музыке в частности, он держал собственный оркестр. Именно в составе этого оркестра Ференц впервые взял в руки виолончель.

3.Отец Ференца Листа, видя склонность сына к музыке, всячески поощрял его занятия в этом направлении.

4.Когда мальчику исполнилось 8 лет, его отец начал организовывать его выступления в домах местной знати. Выступления юного музыканта пользовались большим успехом, и ему прочили славу «нового Моцарта» (см. интересные факты о Моцарте).
Ференц Лист пытался поступить в Парижскую консерваторию, но не смог этого сделать из-за дискриминации — туда принимали только французов.

5.За всю творческую карьеру Лист сочинил более 1300 произведений.

6.Именно он положил начало новому жанру в сочинении музыки — симфоническим поэмам.

7.Сам он был великолепным пианистом, и нередко давал сольные концерты. Причём часто фортепиано на сцене было несколько — Лист играл то на одном, то на другом.

8.Ференц Лист сочинил всего одну оперу. Она долгое время считалась безвозвратно утерянный, но в начале 20-го века пропавшую партитуру нашли.

9.Лист утверждал, что на его творчество оказала влияние музыка Шопена и Паганини .

10.Играя на фортепиано, он проявлял такую энергию и эмоциональность, что почти всегда повреждал инструмент, разбивая его молоточки и разрывая струны.

11.На пике своей популярности Ференц Лист постригся в монахи и в итоге занял пост аббата в одном из монастырей. Он не оставил творчества, но стал сочинять исключительно произведения духовной тематики.

12.Последний концерт Листа состоялся менее чем за две недели до его смерти.

Вот музыка та, под которую
мне хочется плакать и петь.
Возьмите себе оратории,
и дробь барабанов, и медь.

Возьмите себе их в союзники
легко, до скончания дней…
Меня же оставьте с той музыкой:
мы будем беседовать с ней.

Это случилось в пятьдесят девятом году.
Я работал в «Литературной газете». У меня уже были первые песенки и первая широкая известность в узком кругу.
Это очень вдохновляло меня. Я очень старался понравиться именно им, моим литературным друзьям.
Один из них, назовем его Павлом, позвал меня на свой день рождения. Были приглашены и некоторые другие сотрудники из нашего отдела литературы.
Я отправился к Павлу, конечно, вместе с гитарой и со своим ближайшим другом тех лет, начинающим писателем Владимиром Максимовым.
Мы добрались до Плющихи, нашли дом. Нам открыли дверь. Гостей было уже с избытком, и наши уже были здесь.
И вот мы вошли в комнату и начали рассаживаться за уже накрытым столом.
Слышался обычный возбужденный галдеж, затем в него вмешался плеск разливаемого в бокалы вина, затем прозвучал тост в честь пунцового именинника… И звон стекла, и кряканье, и вздохи – и вдруг тишина и сосредоточенное поедание праздничных прелестей, и восторженные восклицания, и, в общем, как обычно, удовлетворенное журчание голосов, этакий ручеек, постепенно, от тоста к тосту, превращающийся в мощный поток.
В доме Павла я был впервые, и родственники его были мне незнакомы. Судя по их лицам и разговорам, простые милые люди, в основном из московских работяг. Они и преобладали за столом. А наших было мало, и они, конечно, старались не очень-то «высовываться» и не нарушать господствующего климата своим интеллектуальным вздором.
Так, нашептывали друг другу всякие остроты и посмеивались украдкой.
Только Володя Максимов был крайне мрачен.
Наконец, когда было достаточно выпито и съедено, отяжелевшие гости потянулись в соседнюю комнату.
Мои подмигивали мне многозначительно.
Я шел и понимал, что, по уже установившейся традиции, предстоит петь.
Меня это в те годы радовало.
Я начал привыкать к интересу, который проявляли к моим песням мои друзья.
Рядом двигался хмурый Максимов.
Пока мы сидели за столом, я, зная о его пристрастии к спиртному, подумал, что наступил этот час и потому он так мрачен.
Но оказалось, что он трезв, трезвее меня и всех остальных, и это было непонятно.
В тесной комнате кто сидел, кто стоял.
Мне подали гитару.
Все замерли.
Я чувствовал себя приподнято, хотя, конечно, и волновался: очень хотел угодить слушателям.
– Что же мне вам спеть? – спросил я, перебирая струны, – что-то сразу и не соображу…
– Может быть, «Сапоги»? – шепнул кто-то из своих.
Я подумал, что «Песенка о сапогах» – это военное.
Это не ко дню рождения…
И посмотрел на Максимова. Он был мрачен.
– Ну, «Неистов и упрям…», – подсказали снова.
– Нет, – сказал я, – начну-ка с «Последнего троллейбуса»… Все-таки московская тема…
Я стал перебирать струны. Одна фальшивила. Принялся настраивать. Было тихо.
«Когда мне невмочь пересилить беду…» – запел я.
Максимов опустил голову.
Выпевая, я подумал, что следующей будет «Песенка о Леньке Королеве». Да-да, подумал я, хоть и военная, но все-таки московская.
Я пел и попутно обмозговывал свой небогатый репертуар. И вот конец: «…и боль, что скворчонком стучала в виске, стихает…» – и последний аккорд.
Кто-то из своих захлопал. И вдруг из дальнего угла крикнули требовательно:
– Веселую давай!.. «Цыганочку»!..
– "Цыганочку"!.. – загудели гости, и кто-то затянул «Ехал на ярмарку ухарь-купец…».
Я не понимал, что происходит.
Стоял, обнимая гитару.
Тут ко мне подскочил Максимов, дернул меня за руку и прошипел:
– Пошли отсюда!.. – и повел меня насильно в прихожую. – Давай одевайся! Скорей, скорей!.. Пошли отсюда!..
Мы вышли из квартиры.
Ноги у меня были деревянные. Голова гудела.
– Я не хотел тебе говорить, – сказал, кипя, Максимов уже на ночной улице, – когда мы пришли, там, на столике в прихожей, лежал список гостей, и возле твоей фамилии было
написано – «гитарист»!
(Булат Окуджава. ,,Автобиографические анекдоты")

БЫЛО ДЕЛО...

Однажды актеру МХАТа, народному артисту СССР Михаилу Яншину пришлось озвучивать огурец в мультфильме.
Он очень долго выяснял, что́ из себя представляет этот огурец.
В ответ на вопрос, зачем ему это нужно, актер сказал:
одно дело, когда говорит огурчик, греющийся на грядке,
и совсем иное - когда он должен быть закатан хозяйкой в банку.
При этом Яншин так убедительно изобразил эти два различных состояния, что художники были вынуждены внести поправки в образ огурца.

НАХОДЧИВЫЙ АСТРОЛОГ .

Существует легенда о том, как однажды Альмансор, придворный астролог французского короля Людовика XI, предсказал скорую смерть его любовницы Маргариты де Сассенаж.
Эту фаворитку король очень любил и по свидетельствам очевидцев только с ней был по-настоящему счастлив.
Маргарита родила Людовику двух дочерей – Жанну и Марию, которых король признал, возвел их в ранг принцесс и дал королевскую фамилию Валуа.
И вот, спустя неделю после страшного пророчества астролога, молодая, здоровая и цветущая женщина Маргарита де Сассенаж внезапно умерла от неведомой болезни.
Разгневанный монарх приказал выбросить звёздного предсказателя из окна самой высокой башни своего замка.
Когда в сопровождении охранников астролога вели на казнь, и он проходил мимо Людовика XI, король мрачно поинтересовался, знает ли прорицатель, что его ждёт: «Скажи-ка, ловкач и всезнайка, без колебаний предрекающий судьбы других, ведома ли тебе собственная судьба и сколько времени осталось тебе жить?»...
Астролог Альмансор смекнул, в чём дело, и ответил, что он умрёт на три дня раньше своего короля.
Это был самый правильный ответ.
Очень мудрый.
Услышав такое предсказание, Людовик XI  отменил казнь.
Он велел своим слугам тщательно оберегать астролога и следить, чтобы тот ни в чём не нуждался.

А Ширвиндт----

В «Вокзале для двоих» Рязанову нужен был эпизодик с ресторанным пианистом.
Он написал мне письмо:

"Дорогой Шурик!
Я прибегаю к эпистолярному жанру, потому что мне стыдно смотреть тебе в глаза, предлагая ЭТО.
Речь идёт о персонаже по имени пианист Дима.
Хотя он числится в ролях, фактически это эпизод.
Если бы ты подарил нам 3–4 съемочных дня, это было бы для меня счастьем, а для картины украшением.
Итак, спаси, пожалуйста, наше драматургически-половое бессилие и сыграй Диму.
Тату целуй. Твой Элик"

Вся наша ресторанная история с Люсей Гурченко в фильме была придумана на площадке.
В те годы существовало очень мощное Всероссийское объединение ресторанных оркестров.
После выхода фильма на одном из его совещаний обсуждали мою роль.
Была страшная полемика и крик.
Одни говорили, что это издевательство над их профессией, другие – что, наоборот, тут сыграна судьба:
талантливый пианист вынужден работать в ресторане.
И у меня долго хранилось письмо – решение этого собрания.
По-моему, они так и не договорились, издевался я или наоборот.

Я всю жизнь завидую Рязанову.
Завидовать таланту стыдно, но, слава богу, кто-то придумал, что зависти бывают две – чёрная и белая.
Я завидую белой.
Я завидую его мужеству, моментальной реакции на зло и несправедливость, выраженной в резких поступках.
Я завидую его стойкой и вечной привязанности к друзьям.
Я завидую диапазону его дарований.
Я завидую силе его самоощущения.
Я преклоняюсь перед формулой его существования: «Omnia mea mecum porto» («Всё своё ношу с собой») –
он духовно и материально несёт шлейф биографии, помнит и любит всё, что с ним случилось.

Станислав Говорухин «Черная кошка»

Пришла ко мне девочка — мы ей давали прочесть сценарий на предмет героини.
— Ты где-нибудь уже снималась? — спрашиваю.
— Да.
— Где?
— У Вас, — надо было видеть мою удивленную морду. — Пригласила весь класс на премьеру, а Вы меня вырезали.
С ужасом вспоминаю: в «Робинзоне» был большой объект — «Родительский дом». Снималась чудная девочка, девятиклассница. Фильм разросся, эпизод пришлось выбросить. Девочку (как это часто бывает в кино) предупредить забыли. И вот мы снова встретились.
— Понравилась тебе роль героини? — спрашиваю.
— Нет.
«Какая странная девочка. Фильм явно будет иметь успех, сразу станет кинозвездой…»
— А кого бы ты хотела сыграть?
— Маньку-Облигацию.
— Ну что ты говоришь? Манька-Облигация — прожженная… А ты!? Посмотри на себя…
Словом, отправил я ее домой.
Потом пробовал на Маньку разных (и даже очень знаменитых) актрис.
И играли они хорошо…
А все равно как-то не по правде.
Я, как Станиславский, говорил себе: «Не верю!»
Уже съемки начались, а Маньки-Облигации нет.
И вот тогда я решил — без всяких проб, прямо на съемки — вызвать эту странную девочку.
После первого же снятого кадра я понял:
вот она, Манька-Облигация!
Живая, настоящая…