Зиновий Гердт рассказывал:

"Ехал я как-то на машине, вдруг спустило колесо. Остановился, обошёл, поохал, делать нечего, нужно запаску ставить.

А приключилось это на дороге рядом с психбольницей, вот так я на обочине, а вот так высокий каменный забор. Ну и пока я возился с домкратом, отворачивал колесо, на заборе стали собираться психи, поглазеть. Сидят молча, внимательно смотрят.

Немного нервничаю: торопился, авария эта некстати, жара, и психи вот ещё... Вот так поглядывая на забор продолжаю ремонт - откручиваю гайки, складываю аккуратно в колпак, перевёрнутый тарелкой. Отставляю колпак в сторону, снимаю колесо, иду за запаской.

И тут мимо проносится автомобиль, краем шины задевает колпак, гайки разлетаются все до единой не пойми куда... В отчаянии хватаюсь за голову, сползаю на землю... Катастрофа! Тут с забора доносится:

- А Вы с других колёс по одной гаечке снимите, на них запаску закрепите и потихонечку до станции, а там Вам помогут.

А ведь он совершенно прав, это выход!

Смотрю на него с нескрываемым изумлением. А он, прекрасно понимая ситуацию:

- Да, я псих. Но это не значит, что дурак."

Никогда я не воспринимала Плисецкую, как старую женщину. Даже в голову это не приходило. А ведь ей было почти 90. Просто прекрасная женщина. Не было в ней абсолютно ничего старческого. Она меня восхищала. А мама моя в этом же почти возрасте была самая настоящая старушка. Вот как это, а?

Две стихии: Иосиф Бродский и Владимир Высоцкий
Весной 1980 года — за три месяца до смерти — Высоцкий в Венеции. Трудный разговор с женой — он впервые рассказывает ей о наркотиках. На катере они плывут по каналам Венеции: "Мы проплываем мимо кладбища, — пишет в своей книге "Владимир, или Прерванный полёт" Марина Влади, — где находятся могилы многих знаменитых артистов. Ты говоришь: "Неплохо в качестве места вечного успокоения".

В 1996 году умер Иосиф Бродский — поэт не захотел жить с чужим, пересаженным сердцем. Проститься с ним пришло совсем немного людей — среди них и премьер-министр России Виктор Черномырдин. Было предложение захоронить прах лауреата Нобелевской премии в родном Санкт-Петербурге — "На Васильевский остров я приду умирать..." Потом было объявлено, что могила Бродского будет в Америке около его деревенского дома... Но после вскрытия завещания выяснилось, что сам поэт просил похоронить его в Венеции — на том самом кладбище...

Отношение Высоцкого к ведущим русским советским поэтам было, разумеется, разным: от восторженных отзывов в молодости до горького: "Они меня считают чистильщиком" (в разговоре с В.Тумановым). Ещё одна важная деталь: при жизни Высоцкого никто из "ведущих" не считал и публично не называл Высоцкого поэтом...
Лишь к одному русскому поэту отношение Высоцкого было неизменным: он высоко ценил поэзию и личность Иосифа Бродского. Может быть, ещё и потому, что Бродский не дал ни одного повода усомниться в своём высоком человеческом качестве. Вспомним по этому поводу известные слова Высоцкого: "Россия — единственная страна, где поэзия находится на таком уровне... И не только из-за того, что наши поэты были большими стихотворцами и писали прекрасные стихи, а из-за того, что они достойно вели себя в жизни: и по отношению к властям, и по отношению друг к другу, и по отношению к друзьям и, конечно, к своему творчеству".

Какие же отношения связывали двух самых крупных русских поэтов нашего времени? Иосиф Бродский рассказывает в интервью "Независимой газете" (июнь 1991 года): "У нас был один общий приятель. Мы познакомились у Миши Барышникова. Два-три раза, когда он (Высоцкий) сюда (в США) приезжал, мы всячески гуляли, развлекались". Это знакомство произошло, скорее всего, в Ленинграде — ещё до эмиграции Бродского и Барышникова, — потому что упомянутые две-три встречи могли быть только во время поездок Высоцкого в США (1975-1979 гг).

Один из дней, проведённых вместе в Нью-Йорке, подробно описывает Марина Влади: "...На следующий день у нас назначена встреча с Иосифом Бродским — одним из твоих любимых русских поэтов. Мы встречаемся в маленьком кафе в Гринвич-Виллидж. Сидя за чашкой чая, вы беседуете обо всём на свете. Ты читаешь Бродскому свои последние стихи, он очень серьёзно слушает тебя. Потом мы идём гулять по улицам. Он любит эту часть Нью-Йорка, где живёт уже много лет... Продолжая разговор, мы приходим в малюсенькую квартирку, битком забитую книгами, — настоящую берлогу поэта. Он готовит для нас невероятный обед на восточный манер и читает написанные по-английски стихи. Перед тем, как нам уходить, он пишет тебе посвящение на своей последней книге стихов. От волнения мы не можем вымолвить ни слова. Впервые в жизни настоящий большой поэт признал тебя за равного".

Но ещё до знакомства Бродский знал — или, по крайней мере, слышал — песни Высоцкого. И самое интересное и интригующее: "Впервые я услышал его из уст Анны Андреевны Ахматовой: "Я был душой дурного общества".
(Высоцкий и Ахматова... По пока неподтвержденным сведениям Владимир Высоцкий был в гостях у Анны Андреевны Ахматовой на знаменитой Ордынке — в квартире Ардовых. Эту встречу могли устроить сам Н.Ардов, или актер А.Баталов, или В.Войтенко — первый администратор Высоцкого и "свой человек" в семье Ардовых.)

За границей Бродский и Высоцкий виделись не только в Нью-Йорке. Бродский прилетает в Париж на гастроли Таганки и совершенно не принимает таганского "Гамлета". "Помню, Володя Высоцкий прислал мне телеграмму из Парижа в Лондон. Я прилетел на спектакль, но свалил с первого действия. Это было невыносимо". Заметим, что ещё один знаменитый человек так же категорически не принял Гамлета-Высоцкого. Это был участник компании на Большом Каретном — Андрей Тарковский.
После спектакля Бродский, разумеется, ничего не сказал Высоцкому. Они сидели в ресторане вместе с Юрием Петровичем Любимовым: "Иосиф всё время просил Володю петь. И замечательно он слушал: то со слезой, то с иронией... Но сам стихи не читал..."

И ещё одна встреча, тогда же — в Париже, О ней рассказал Давид Карапетян — переводчик и друг Высоцкого... Встреча состоялась на домашнем вечере, устроенном приятелем Марины Влади кинорежиссёром Паскалем Обье. На этой встрече присутствовала жена Карапетяна француженка Мишель Канн. По её словам, среди приглашенных были Бродский, Любимов и актриса Театра на Таганке Алла Демидова. Бродский был тогда мало известен во Франции, и Высоцкий представил его как крупнейшего из современных русских поэтов.

Взаимные оценки друг друга всегда были очень высокими. Вспоминает кинодраматург Игорь Шевцов: "Об Иосифе Бродском Высоцкий всегда говорил с уважением и нежностью — да, с нежностью, это точно: "Гениально!" И похвастался: "Он мне книжку подарил". Володя покопался и достал маленькую книжку стихов Бродского — авторское издание, кажется, в Лондоне, с автографом".

Иосиф Бродский (интервью "Независимой газете"): "Я думаю, это был невероятно талантливый человек, невероятно одарённый, — совершенно замечательный стихотворец. Рифмы его абсолютно феноменальны".

В одном из первых фильмов, посвящённых памяти Высоцкого (США, 1981 г.) Бродский сказал: "Принято относиться к поэтам-песенникам с некоторым предубеждением. И до Высоцкого отношение ко всем бардам у меня было именно таким. Но начав слушать Высоцкого, — более или менее внимательно — я понял, что мы имеем дело именно с поэтом. Более того, я должен сказать, что меня даже не устраивало, что это сопровождается гитарой, потому что само по себе, как текст, это было совершенно замечательно.

Я говорю именно о том, что он делал с языком, о его рифмах... Это гораздо лучше, чем Кирсанов или Маяковский, — я уже не говорю о таких людях, вроде Евтушенко и Вознесенского. Дело в том, что он пользовался совершенно феноменальными составными рифмами, а гитара помогала ему скрадывать тот невероятный труд, который он затрачивал именно на лингвистическую сторону своих песен. В принципе, они поражают людей не столько благодаря содержанию и музыки, а благодаря бессознательному усвоению этой языковой фактуры. И в этом смысле, потеря Высоцкого — потеря для русского языка совершенно невосполнимая.

Вспоминает близкий друг Высоцкого Михаил Шемякин: "У Володи было какое-то чувство неуверенности в себе, как в поэте. Об этом говорит такой штрих. Однажды он прилетел из Нью-Йорка в Париж и буквально ворвался ко мне. И такой радостный!
— Мишка, ты знаешь, я в Нью-Йорке встречался с Бродским! И Бродский подарил мне свою книгу и написал: "Большому поэту — Владимиру Высоцкому". Ты представляешь, Бродский считает меня поэтом!
Это было для Володи, как будто он сдал сложнейший экзамен и получил высший балл! Несколько дней он ходил буквально окрылённый, потому что Володя очень ценил Бродского".

По свидетельству Марины Влади: "Книгу эту ты будешь показывать каждому из гостей, она всегда будет стоять на почётном месте в твоей небольшой библиотеке". Эта книга Бродского, как и другие книги иностранных издательств, после смерти Высоцкого исчезла из квартиры на Малой Грузинской. Только совсем недавно появились сведения, что все эти книги один из близких родственников сразу отнёс в КГБ СССР. Вот как это объясняет Нина Максимовна Высоцкая в альманахе "Мир Высоцкого" ( Москва, 1997 г.):
"Когда Володя умер, боялись, что зарубежные издания могут конфисковать. К тому же люди, хранившие запрещённую литературу, могли быть привлечены к ответственности. Поэтому часть книг из дома унесли. По-моему, эти книги не сохранились.

Недавно, когда мы с работниками Музея Высоцкого готовили книги к описанию, в одном месте среди всяких листочков и мелочей, связанных с Володей, я нашла две книжечки Иосифа Бродского, которые раньше не видела. Такого же маленького формата и объёма, но другие. Одна — подписанная автором Михаилу Козакову, вторая, по-видимому, Василию Аксёнову. Наверное, Володя не успел их передать. Кстати, книгу Бродского с дарственной надписью Володе, о которой пишет Марина, я никогда не видела".

В 1987 году Иосифу Бродскому присуждается Нобелевская премия. Вскоре после этого он приезжает в Париж и выступает в Сорбонне с чтением своих стихов. Естественно, отвечает на вопросы слушателей. И один из первых вопросов — если не самый первый: "Как Вы относитесь к Высоцкому?" В ответе Бродского есть неожиданные слова: "Мне обидно, что он писал песни, а не стихи".

Что стоит за этим? Очевидное — что жанр "человек с гитарой" — авторская песня — всё-таки не высокая классическая поэзия... Или некоторая горечь ситуации: 1987 год — это публикация ряда сборников стихов и песен Высоцкого в России, новый взрыв его всенародной славы. А Бродский несомненно понимал, что в эмиграции он теряет читателей в России, а поэзия — это не только тексты, но и то, что происходит в головах и душах читателей...

Теперь приведём ответ лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского на вопрос корреспондента "Н.Г.": "Переживёт ли Высоцкий время?"
— Думаю, что да. Если Вертинский пережил, то он, думаю, да. Из всей этой профессии я лучше всего относился к Высоцкому. В нём было абсолютное чутьё языковое, — да? И рифмы совершенно замечательные. Я по этому признаку сужу".

В заключение отметим, что в 1981 году Бродский предлагал издательству "Ардис" издать сборник стихов Высоцкого. Вспоминает бывший администратор Театра на Таганке Валерий Павлович Янклович: "Бродский при мне позвонил Профферам. Ему ответили, что рынок в Америке насыщен книгами Береста (так называемый, "американский двухтомник Высоцкого"). Бродский сказал, что это будет совершенно другое издание. "Тогда делайте — будем издавать". А Марина уговорила Бродского стать редактором этого издания. Он согласился при условии, что все рукописи будут разобраны, а он будет редактировать подготовленный материал".

У Бродского хранилась значительная часть рукописей Высоцкого, но, главным образом, черновые варианты. Сейчас они опубликованы в германском семитомном издании стихов и песен Владимира Высоцкого.

И, наконец, на пресс-конференции 1 марта 1989 года Марина Влади говорила, что во Франции готовится сборник песен и стихов Высоцкого в переводах на французский язык. Предисловие к этому изданию согласился написать Иосиф Бродский. Неизвестно, успел ли он это сделать..

"Владимиру Высоцкому — лучшему поэту России, как внутри её, так и извне". / Иосиф Бродский

Автор статьи: Валерий Перевозчиков

Отредактировано Елена32 (23-05-2020 14:06:02)

Сегодня, 24 мая 2020 – юбилей И. Бродского. 80 лет.
Могло бы быть.

Письмо, приведённое ниже, якобы, написано прямо в аэропорту «Пулково» в день эмиграции. 4 июня 1972 г.

Письмо Бродского Брежневу.

Уважаемый Леонид Ильич, покидая Россию не по собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне дает твердое сознание того, что все, что сделано мною за 15 лет литературной работы, служит и еще послужит только к славе русской культуры, ничему другому. Я хочу просить Вас дать возможность сохранить мое существование, мое присутствие в литературном процессе. Хотя бы в качестве переводчика — в том качестве, в котором я до сих пор и выступал.

Смею думать, что работа моя была хорошей работой, и я мог бы и дальше приносить пользу. В конце концов, сто лет назад такое практиковалось. Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет. Язык — вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны.

Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге.

Я хочу верить и в то, и в другое. Люди вышли из того возраста, когда прав был сильный. Для этого на свете слишком много слабых.

Единственная правота — доброта. От зла, от гнева, от ненависти — пусть именуемых праведными — никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу делать его дело.

Условия существования слишком тяжелы, чтобы их еще усложнять. Я надеюсь, Вы поймете меня правильно, поймете, о чем я прошу.

Я прошу дать мне возможность и дальше существовать в русской литературе, на русской земле. Я думаю, что ни в чем не виноват перед своей Родиной. Напротив, я думаю, что во многом прав. Я не знаю, каков будет Ваш ответ на мою просьбу, будет ли он иметь место вообще. Жаль, что не написал Вам раньше, а теперь уже и времени не осталось. Но скажу Вам, что в любом случае, даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему еще пригодится.
Иосиф Бродский, июнь 1972
*************

Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

1980 г.