Детские воспоминания Ивана Шмелёва о первых днях Великого поста.

Я просыпаюсь от резкого света в комнате: голый какой-то свет, холодный, скучный. Да, сегодня Великий Пост...

И радостное что-то копошится в сердце: новое все теперь, другое. Теперь уж «душа начнется», — Горкин вчера рассказывал, — «душу готовить надо». Говеть, поститься, к Светлому Дню готовиться...

Я знаю, что Горкин насушил себе черных сухариков с солью, и весь пост будет с ними пить чай — «за сахар»...

В передней, перед красноватой иконой Распятия, очень старой, от покойной прабабушки, которая ходила по старой вере, зажгли постную, голого стекла, лампадку, и теперь она будет негасимо гореть до Пасхи...

В доме открыты форточки, и слышен плачущий и зовущий благовест — по-мни.. по-мни… Это жалостный колокол, по грешной душе плачет. Называется — постный благовест.

Шторы с окон убрали, и будет теперь по-бедному, до самой Пасхи. В гостиной надеты серые чехлы на мебель, лампы завязаны в коконы, и даже единственная картина, — «Красавица на пиру», — закрыта простынею. Преосвященный так посоветовал. Покачал головой печально и прошептал: «греховная и соблазнительная картинка!»..

Все домашние очень строги, и в затрапезных платьях с заплатами, и мне велели надеть курточку с продранными локтями. Ковры убрали, можно теперь ловко кататься по паркетам, но только страшно, Великий Пост: раскатишься — и сломаешь ногу...

В буфете остались самые расхожие тарелки, с бурыми пятнышками-щербинками, — великопостные...

И.Шмелёв "Лето Господне"