Мама уходит
Умирала мама долго, тяжело и некрасиво… Вот только глаза… Чем ближе становилось неизбежное, тем чернее они были. В самый канун… были они бархатисто-непрозрачными, невыразимо умными и всевидящими… Или это просто кожа на лице белела всё более и более?..
Как-то в самом конце лета я привёз её с дачи и, потому что было уже поздно, остался у неё ночевать. Среди ночи, по дороге в туалет, она упала и сломала, как выяснилось уже потом, шейку бедра. Для стариков это, практически, приговор.
Дальше всё было довольно быстро: скорая – травматология – операция и десять дней в больнице.
Когда ехали в больницу, я почему-то вспомнил, как ночевал у своей воспитательницы из детского сада Анны Петровны, когда хоронили папу, угодившего на своём стареньком мотоцикле под грузовик на ночном шоссе. Маме было двадцать восемь, мне три, и она не хотела меня травмировать известием о смерти, а потому увела на время похорон из дому и сказала, что папа уехал в командировку… Замуж она больше так и не вышла, потому что боялась, что новый муж не станет для меня настоящим отцом.
Когда её выписали из больницы, мне пришлось уйти с работы, чтобы за нею ухаживать: сиделку бы мы не потянули, потому что младшему сыну в это время покупали квартиру.
Я перебрался на пмж в мамины однокомнатные хоромы, где по три – шесть раз на дню менял на ней памперсы, мыл её и кормил.Она не жаловалась. Ни на что. Терпела. Только ойкала по-детски, если я неаккуратно её переворачивал. А потом шептала: "Ничего - ничего, всё, сынок, хорошо..."
Я даже не знал раньше, что так брезглив и слаб. Ночью, когда ложился на диване рядом с её кроватью, то тихо плакал от отчаяния. Наверное, было бы красиво, если бы сказал, что это были слёзы жалости к ней. Да, это правда, но только отчасти, ибо себя было жаль ещё больше. Рассчитывать на чью-либо помощь было нельзя: оба сына заняты на работе и со своими семьями, а жена… Жена сказала: «Ну, так ведь это она тебе – мама, а мне – просто чужая женщина…»
В этот момент я вспомнил, почему-то, как впервые привёл свою Таню домой, чтобы познакомить её с мамой. Та была очень радушна весь вечер. Когда же я, проводив невесту, вернулся и вопросительно взглянул на маму, она чуть пожала плечом и сказала: «Не знаю, но что-то не так… Однако тебя, сынок, это ни к чему не обязывает. Ведь женишься на ней ты, а не я».
Всю жизнь её отношения с моей женою были прекрасными.
Теперь же, как когда-то, очень давно, мы с мамой опять были только вдвоём, а вечерами, уже улёгшись и погасив свет, ещё долго разговаривали. И она рассказывала мне о бабушке и деде, о том, как немцы пришли в их село, а она со старшей сестрой пряталась за забором и подглядывала за чужими сытыми людьми, игравшими на губных гармошках и постоянно хохотавшими над чем-то.
Рассказывала об отце, которого я почти не помнил. А может быть, и в самом деле не помнил… Тень какая-то в памяти осталась. Большой, с колючими щеками и противно пахнущий табаком человек берёт меня на руки и целует, целует, целует, когда приходит с работы, и повторяет всё время: «Сынок мой, сын, сын!..»
А потом маме становилось всё хуже и хуже, и ночные разговоры наши с нею постепенно сошли на нет. Мне всё казалось, что это потому, что я её плохо, безвкусно кормлю. А потому я стал заказывать еду из ресторана, которую привозили горячей, тщательно упакованной. Когда я спрашивал у мамы, вкусно ли, она тускло как-то и безучастно качала головой и говорила: «Ты у меня за это время настоящим поваром стал». К еде же едва притрагивалась.
В последнюю ночь, которую мама провела дома, она почему-то вспомнила, как впервые появились в нашем городе шариковые ручки, а я в это время учился в третьем классе и про них только слышал. Зато папа Лены Пономарёвой ей такую ручку откуда-то привёз. Она была столь восхитительна, эта самая ручка, что я…
Одним словом, вечером я с восторгом маме дома эту ручку показал. Узнав, как она у меня появилась, мама моя меня била. Больно. Ремнём прямо. А потом взяла меня и ручку, и мы (втроём: мама, я и ручка!) пошли к Пономарёвым, чтобы вернуть сокровище его законным хозяевам.
Я едва помнил этот эпизод, а мама начала просить у меня прощения за то, что била и пыталась оправдываться передо мной, говоря о том, что очень боялась, как бы я не стал вором.
Я гладил мою маму по щеке и почему-то сгорал от стыда перед нею, хоть вором и не стал.
Когда уже под утро ей стало совсем худо, и её забирала скорая, она на миг очнулась, вынырнула из предсмертного забытья, взяла меня за руку и сказала: «Господи, как же ты тут… без меня… останешься… Молодой ведь совсем… глупый…»
Мама не дожила полутора месяцев до своего восьмидесятидевятилетия. На следующий день после её смерти мне исполнилось шестьдесят четыре…
15.06.2021
Автор: Олег Букач
https://zen.yandex.ru/media/id/5b9d4394 … 740000c803
