Ли­цо из­ры­то ос­пой, мя­си­стый нос, вскло­ко­чен­ные во­ло­сы и глав­ное -- чер­то­вы ма­не­ры.
От не­го ша­ра­ха­лись да­же бы­ки, воз­вра­щав­ши­е­ся с па­ст­би­ща!
Их пу­гал раз­ма­хи­ва­ю­щий ру­ка­ми псих, иду­щий по до­ро­ге.
Бет­хо­вен ру­ка­ми «ком­мен­ти­ро­вал» му­зы­каль­ные идеи, при­шед­шие ему в го­ло­ву, а кре­сть­я­не вме­сте с бы­ка­ми счи­та­ли его фор­мен­ным иди­о­том.
И это­го «стра­ши­лу» при­ро­да на­де­ли­ла за­пре­дель­ной влюб­чи­во­стью, усу­гу­бив ко­мизм си­ту­а­ции за­вы­шен­ны­ми эс­те­ти­че­с­ки­ми тре­бо­ва­ни­я­ми.
Бет­хо­ве­ну нра­ви­лись ми­ло­вид­ные жен­щи­ны, ари­сто­крат­ки до кор­ней во­лос.
Он от­да­вал се­бе от­чет в соб­ст­вен­ном внеш­нем не­со­вер­шен­ст­ве, од­на­ко ид­ти на ком­про­мисс не же­лал.
В пись­ме к при­яте­лю ком­по­зи­тор пи­сал: «Ты мо­жешь по­мочь най­ти мне же­ну? Она дол­ж­на быть кра­си­ва, по­то­му что не­кра­си­вое я лю­бить не мо­гу, ина­че я по­лю­бил бы са­мо­го се­бя».
На что рас­счи­ты­вал Бет­хо­вен?
Му­зы­ка -- вот что дол­ж­но бы­ло рас­то­пить хо­лод­ное серд­це кра­са­ви­цы!
Уж он-то знал, что му­зы­ка и лю­бовь ро­ж­да­ют­ся из од­но­го ис­то­ч­ни­ка.
На­до при­знать, да­мы хо­ди­ли за ком­по­зи­то­ром как за­гип­но­ти­зи­ро­ван­ные.
Не­ред­ко по­жи­лые ма­т­ро­ны бро­са­лись Бет­хо­ве­ну в но­ги, но он от­ка­зы­вал­ся му­зи­ци­ро­вать по их прось­бе.
Мо­ло­дых при­тя­ги­ва­ла сла­ва и экс­цен­т­ри­ч­ность ком­по­зи­то­ра.
От не­го ве­я­ло опа­с­но­стью -- это ма­ни­ло и пу­га­ло од­но­вре­мен­но.
Са­ма со­бой сло­жи­лась са­лон­ная за­ба­ва -- при­гла­шать Бет­хо­ве­на в учи­те­ля му­зы­ки.
Ко­г­да он при­хо­дил да­вать уро­ки, да­мы ве­ле­ли ла­ке­ям за­кры­вать все две­ри и не впу­с­кать ни му­жей, ни лю­бов­ни­ков -- так им хо­те­лось пе­ре­жить ще­ко­чу­щее чув­ст­во опа­с­но­сти, воз­ни­ка­ю­щее на­еди­не с этим гру­бым бо­же­ст­вом.
Но сто­и­ло им хоть раз уви­деть Бет­хо­ве­на в гне­ве, как страх за­ста­в­лял уно­сить но­ги.
В Бон­не он пре­по­да­вал фор­те­пи­а­но не­ко­ей Эле­о­но­ре фон Брей­нинг, но вско­ре его ус­лу­ги и уха­жи­ва­ния бы­ли от­верг­ну­ты.
За­тем влю­бил­ся в дру­гую уче­ни­цу -- Лор­хен, по­пут­но при­уда­рил за ее под­ру­гой, но обе ре­ти­ро­ва­лись, ед­ва ком­по­зи­тор за­го­во­рил о чув­ст­вах.
А при­ма­дон­на Вен­ской опе­ры Ма­г­да­ли­на Виль­ман, ко­то­рой Бет­хо­вен от­ва­жил­ся сде­лать пред­ло­же­ние, пря­мо за­я­ви­ла, что луч­ше по­кон­чит с со­бой, чем «свя­жет­ся с уро­дом и по­лу­по­ме­шан­ным».
Столь же не­ори­ги­наль­но по­сту­пи­ла и са­мая зна­ме­ни­тая бет­хо­вен­ская уче­ни­ца -- Джуль­ет­та Гвич­чар­ди.
Она да­ри­ла ему вы­ши­тые сво­и­ми ру­ка­ми ру­баш­ки, а он по­свя­тил ей «Лун­ную со­на­ту».
Де­вуш­ка по­ко­ри­ла ком­по­зи­то­ра не­по­сред­ст­вен­но­стью (Бет­хо­вен не­на­ви­дел фаль­ши­вые чув­ст­ва и мог яро­ст­но за­хлоп­нуть крыш­ку ро­я­ля, ес­ли по­клон­ни­ца пу­с­ка­ла по­шлую сле­зу), но 16-лет­ней де­вуш­ке не­до­с­та­ва­ло ду­шев­но­го опы­та, что­бы сы­г­рать му­зы­ку Бет­хо­ве­на с по­л­ной са­мо­от­да­чей.
Ком­по­зи­тор сви­ре­пел и швы­рял но­ты.
Джуль­ет­та по­ду­ма­ла и вы­шла за­муж за дру­го­го.
Спу­с­тя мно­го лет Бет­хо­вен на­пи­шет, что «был ей му­жем бо­лее чем кто-ли­бо».
За мно­го­зна­чи­тель­ной фра­зой -- все­го лишь меч­та о ду­хов­ной бли­зо­сти, без ко­то­рой, по мне­нию ком­по­зи­то­ра, плот­ские уте­хи ни­чем не от­ли­ча­лись от скот­ских.
Уди­ви­тель­но, но от­ка­зы не ос­ту­жа­ли лю­бов­ный пыл Бет­хо­ве­на.
Сколь­ко их еще бы­ло -- не­вер­ных воз­люб­лен­ных?
Де­сят­ки, и все го­во­ри­ли «нет».
По­с­ле ка­ж­до­го ра­з­о­ча­ро­ва­ния сле­до­вал нер­в­ный срыв и -- но­вая влюб­лен­ность, а за ней -- му­зы­каль­ное про­из­ве­де­ние, кон­т­ра­сти­ро­вав­шее сво­им эле­ги­че­с­ким зву­ча­ни­ем с раз­ру­ши­тель­ной му­зы­кой ком­по­зи­то­ра (про­грес­си­ро­вав­шая глу­хо­та де­ла­ла его же­но­не­на­ви­ст­ни­ком и ми­зан­тро­пом, что вы­ну­ж­де­ны бы­ли тер­петь ок­ру­жа­ю­щие и нот­ная бу­ма­га).
В свои 40 лет Бет­хо­вен влю­бил­ся в 15-лет­нюю дочь по­ме­щи­ка Те­ре­зу.
Он уже за­ка­зал сва­деб­ную оде­ж­ду, но де­вуш­ка вдруг пе­ре­ду­ма­ла и вы­шла за­муж за ба­ро­на.
«Я опять вы­ну­ж­ден ис­кать то­ч­ку опо­ры в се­бе, -- пи­сал ком­по­зи­тор. -- Нет для ме­ня внеш­не­го сча­стья».
Но­вая лю­бовь -- 24-лет­няя бер­лин­ская пе­ви­ца Ама­лия Зе­бальд, наи­грав­шись в му­зу, в кон­це кон­цов за­я­ви­ла ком­по­зи­то­ру: «По­раз­мы­с­ли­те над тем, есть ли для вас ме­с­то на на­шей греш­ной зе­м­ле».
Бет­хо­вен стал под­пи­сы­вать свои по­сла­ния друзь­ям «Об­ла­да­тель раз­ных рух­нув­ших кре­по­стей».
Он по­чув­ст­во­вал, что сто­ит на гра­ни, за ко­то­рой ве­ра в ли­ч­ное сча­стье ум­рет окон­ча­тель­но.
Но у ко­го по­вер­нет­ся язык осу­ж­дать этих жен­щин, не же­лав­ших свя­зы­вать­ся с желч­ным нев­ра­сте­ни­ком?
А быть как все у Бет­хо­ве­на не по­лу­ча­лось.
Ка­кой-то кри­тик на­пи­сал о ком­по­зи­то­ре: «В нем жи­вет го­лубь и кро­ко­дил».
Дру­зья мог­ли бы в под­роб­но­стях опи­сать «кро­ко­ди­ла».
Бет­хо­вен вы­ва­ли­вал не­по­нра­вив­ший­ся обед в пе­ред­ник ку­хар­ке (за что она рас­ца­ра­па­ла ком­по­зи­то­ру ли­цо); ча­са­ми си­дел в ту­а­ле­те и со­чи­нял му­зы­ку; его раз­дра­жа­ли -- лап­ша, уха­би­стые до­ро­ги, вид из ок­на; он мог за­пе­реть­ся в ком­на­те и грызть се­лед­ку, де­мон­ст­ра­тив­но иг­но­ри­руя при­гла­ше­ние на ро­с­кош­ный ужин; а как он вся­кий раз об­ню­хи­вал сы­рые яй­ца, из ко­то­рых ему ва­ри­ли суп...
И это не го­во­ря уже о при­сту­пах не­мо­ти­ви­ро­ван­ной яро­сти, по-ви­ди­мо­му, до­с­тав­ши­е­ся ему по на­след­ст­ву от ба­буш­ки-ал­ко­го­ли­ч­ки.
По­сте­пен­но пси­хи­ка ком­по­зи­то­ра пе­ре­стро­и­лась на фа­та­лизм: «Как я сча­ст­лив, что ни од­но мое сва­тов­ст­во не увен­ча­лось ус­пе­хом; как хо­ро­шо, что не все на­ши же­ла­ния ис­по­л­ня­ют­ся!»
В свои 57 лет он чув­ст­ву­ет се­бя ста­рым и боль­ным.
Еще не­мно­го му­зы­ки и ова­ций, кри­ти­ки и пи­ру­шек до ут­ра, но ждать уже боль­ше не­че­го, судь­ба не ус­лы­ша­ла его моль­бы о вза­им­ной люб­ви.
Бет­хо­вен умер 27 мар­та 1827 го­да в Ве­не.
Ве­ли­кие ком­по­зи­то­ры про­во­жа­ли его в по­с­лед­ний путь.
/И толь­ко ис­то­рия от­ве­ти­ла Бет­хо­ве­ну вза­им­но­стью, ко­то­рую не да­ли жен­щи­ны./