Таня, это авторская ремарка)

Иди за мной

Игла вошла под лопатку внезапно. Она спустила ноги со ступенек тролейбуса, до дома было всего пять минут. Аритмия, к этой неприятности она привыкла даже,ну человек вообще ко всему привыкает. А вот это было что-то совсем другое. Она тихо опустилась на скамейку у остановки. Поздние прохожие спешили мимо, запахнув поплотнее куртки и пуховики, скрыв лица от ледяного ветра шарфами и стенками капюшонов. Надо просто подождать. Ноги в меховых сапогах начали потихоньку неметь. Ну, что Галя, добегалась?

...Она вспомнила лицо Алеши,когда он вышел из кабинета врача. Растерянное, в красных пятнах.
— Мам, доктор говорит, надо обязательно операцию делать.Без нее нельзя...

Вот, телефон не взяла. А ведь он так просил- бери всегда! Всего одна остановка до магазина,летом пешком дойти не сложо.

Рассердится, теперь. Все эти мысли проплывали у нее в голове отстранено, как текст на экране. Вдруг она почувствовала чей-то взгляд. Из темноты, из снежных завихрений, у самых ее ног сверкнули зеленые глаза. Клубок заснеженной шерсти пристально, не мигая,смотрел на нее.

Кис-кис — губы сами прошептали кошачий призыв. Клубок развернулся,изогнулся дугой и одним прыжком оказался рядом, на лавке.

Кошатницей она не была. Не то, что бы не любила кошек, просто так сложилась жизнь, что она и кошки шли параллельными путям.

И вот теперь она тихо умирала январской ночью и единственным живым существом оказавшимся рядом, был кот.

А кот тем временем перебрался совсем близко. Его глаза были ,как две изумрудные звезды, прозрачными и глубокими и она не отрываясь смотрела в них, как в бездонную бездну. Это была хорошая бездна. Она не пугала, она манила, ласково баюкала и обещала покой.

Почему-то тонко запахло ванилью.

Вдруг игла исчезла. Пропала, так же внезапно, как и появилась. Предметы обрели четкие очертания, слабость отступила и она почувствовала,что может встать и идти.

Галя поднялась со скамейки и сделала шаг. Ноги слушались, сердце билось ровно. Она внимательно посмотрела на кота. Волшебство исчезло,это был обычный кот, со спутанной шерстью, в сосульках и комках снега. Да и глаз вроде было не видно.

Где она разглядела изумруды? Кот снова превратился в комок шерсти,такой грязной,что даже не понятно было какой у нее цвет.

Галя вдруг протянула руки подняла кота и прижала к пуховику.

— Нечего тебе тут сидеть в такую ночь. Так и околеть не долго. Давай-ка дружок в гости ко мне пойдешь. А утром я подумаю, что с тобой делать. Утро, оно как известно, вечера мудренее.

Да, это оказался кот. Грязно серого цвета, перс-полукровка, со свалявшейся клоками шерстью. Он безропотно дал себя вымыть шампунем, вытерпел фен. Грязно-серый цвет шерсти внезапно оказался жемчужно — перламутровым. Не сильно разбираясь в кошачьих деликатесах, Галя предложила ему куриную грудку. Кот ел не торопясь, с достоинством, хотя было понятно, что голодный. Потом он запрыгнул на стул и уснул.

Галя понаблюдала за ним некоторое время, а потом и сама пошла спать. Алеше она решила не рассказывать о своих неприятных приключениях.

...Это был ее осознанный выбор-отказ от операции. Она понимала, что может случиться. Но, гипертония не давала хороших прогнозов на выход из наркоза. 50% на 50%. А раз так...

Визит к ветеринару принес следующие открытия: кот не молод, долго скитался, истощен. Но хуже всего было то, что у него были проблемы с почками. Ветеринар покачал головой, прописал лекарства и диету.

Мысль отдать кота кому-то еще ушла за хлопотами по приобретению корма, лекарств, лежачка и прочих сопутствующих товаров.

Галя долго смотрела на всякие игрушки, но представила лицо кота, когда она предложит ему поиграть веревочкой с перышками и решила не позориться. Вечером приехал сын. Увидев кота сильно удивился, но возражать не стал. Хочет мать кота-пуст будет.

-А звать-то его как?

Галя на минуту задумалась, вспомнила изумрудные звезды и сказала:

-Космос, его зовут Космос.

Так они и начали жить вместе — Галя и Космос. Глаза у кота действительно были удивительного,изумрудного цвета. Космос оказался очень спокойным,не навязчивым и совершенно не проблемным. Туалетные дела сразу начал справлять в предложенный лоток, по утрам не будил и как ни странно, не выпрашивал еду. Галя прочитала в интернете все, что можно о кошках, повадках, кормлении, уходе.

-А ты очень интеллигентная личность, Космос. Тут про котов всякие ужасы пишут. Мебель дерут, вазы бьют, цветы жрут, по гардинам скачут.

Космос внимательно посмотрел на женщину и зевнул. Гале показалось, что он пожал плечами.

-Ну, извини,если я обидела твое племя. Вот, читаю разное. Надо же мне знать, кто рядом со мной теперь живет.Ты очень не обычный кот, верно? И пахнешь ты совсем не обычно. Кому сказать — кот ванилью пахнет! Засмеют ведь.

Со временем она привыкла разговаривать с котом,рассказывала куда ходила,что делала,спрашивала его мнение по тому или иному вопросу.

Космос отвечал ей своим внимательным, немигающим взглядом и движением чутких ушей.

Как-то раз, она готовила обед и на нее обрушилась аритмия. Она присела на кресло. Сердце трепыхалось, как испуганная птица в клетке и казалось, что прутья этой клетки не выдержат этой бешеной агонии.

Галя пыталась дышать ровно, но воздуха не хватало.

Вдруг на коленях у нее очутился Космос. Он сел очень прямо,напружинил передние лапы и не мигая уставился в глаза женщине.

— Смотри на меня, смотри! — приказывал его взгляд. Кот включил тарахтелку и мягкие волны ее вибрации баюкали,лечили раненное сердце.

И она стала смотреть в эти глаза и снова, как во сне, вся погрузилась в этот бездонный взгляд. Дыхание стало выравниваться, а за ним потихоньку, успокоилась и птица в груди.

-Космос, да ты волшебный кот! Галя вытянула руку погладить пушистую шубку, но кот соскочил с колен. Ничего не произошло, все как обычно — говорил весь его вид.

Промелькнули зимние месяцы ,на улице стало чаще появляться солнце.

-Скоро поедем с тобой на дачу, там очень хорошо, тебе понравится. Будем с тобой на крылечке сидеть, на солнышке греться.

Космос сидел на подоконнике, слушал и смотрел в окно. На ближайшей рябине резвились свиристели, обрывая сморщенные морозом ягоды.

Весна постепенно набирала обороты,зазеленели газоны,солнечные головки одуванчиков победно возвышались над травой.

В один из теплых, солнечных воскресных дней произошел и обещанный переезд за город.

Да, дачная жизнь пришлась Космосу по душе.Все лето он и Галя провели на любимой даче. Она сажала цветы, поливала крошечный огородик.

Под самым окном спальни росли густые высокие кусты с темной пышной листвой.

— Смотри Космос, это хризантемы. Они расцветут осенью, когда все другие цветы уже отцветут.Это настоящие царицы осени, вот посмотришь, какие они красивые! И так чудесно пахнут свежестью.
В начале недели приходила соседка, приносила молоко и творог от своей коровы.Они вместе пили кофе или чай, болтали о деревенских новостях.

Иногда, по выходным, из города приезжал Алеша, привозил продукты и всякие вкусности. Рассказывал матери о делах, а однажды, немного помявшись, сообщил, что у него появилась девушка.

Галя радовалась — сыну давно было пора создать свою семью,хватит,нагулялся в холостяках.

Космос быстро освоился на даче,со двора не уходил, и часто лежал на старых досках крыльца,прогретых щедрым,летним солнцем. Он занимал такую позицию, что бы видеть со своего места Галю. Следил за ней через полузакрытые веки и казалось, молчаливо одобрял ее суету.

За все лето сердечные приступы приключились всего дважды. И каждый раз Космос помогал Гале их пережить. Она не стала никому про это рассказывать, это была их с котом тайна.

В самом конце лета Космос заболел. Он стал мало и без аппетита есть, шерсть как-то вдруг потускнела и перестала блестеть. Свернувшись клубком, он грустно лежал в своем кошачьем гнезде. А однажды утром,на гранулах в туалетном лотке Галя увидела капли крови.

Она кинулась звонить сыну. Нужно было срочно ехать в город, к ветврачу.

Врач долго осматривал кота, ощупывал его живот, хмурился. Потом взял кровь и мочу на анализ.
— У вашего котика старая болезнь почек. На ее фоне развилась другая беда. Онкология. Я конечно взял анализы, но все и так ясно. Метастазы распространились на внутренние органы. Не буду разводить вас на деньги ,скажу честно- лечение результата не даст.

Космос сгорбившись сидел на столе для осмотров. Он низко опустил голову, вжался в холодный металлический стол.

Как будто боялся смотреть на людей, на Галю.

-В вашем случае я предлагаю усыпить кота, что бы не мучить животное.Или можете оставить его здесь,мы поддержим его капельницами.

-Спасибо за правду, доктор. Но усыплять я его не буду. И здесь не оставлю. Мы домой поедем, а там, как Бог даст...

Вашим предложением я воспользуюсь только если увижу, что он реально страдает и укол избавит его от мучений.

Домой ехали молча. Алеша боялся неосторожным словом еще больше расстроить мать, а та просто смотрела в окно, уставившись в одну точку.

-Космос, бродяга, что же я буду делать без тебя? Ведь ты приручил меня, сделал своим ручным человеком, а теперь бросаешь?

Галя проводила сына и сидела на кухне, а Космос лежал на любимом подоконнике и глядел на улицу. Внезапно он встал, подошел к женщине и боднул ее головой. Потом прижался к ней всем телом и затарахтел.

-Не сдала, не оставила — спасибо тебе!

Умер он через неделю. Утром не встал со своего лежачка, а когда Галя подошла к нему, тихонько застонал. Она осторожно гладила его по голове шептала что-то нежное, ласковое, бессмысленное.

-Я здесь,Космос, здесь, я с тобой мальчик!

Вот видишь — держу тебя за лапку, не бойся, я тебя никому не отдам, мой волшебный кот, никому! Это была неправда и оба это знали.

Потом она сидела на сразу опустевшей кухне и тихо плакала. Вечером приехал Алеша и они вернулись на дачу. Там, под старым жасмином, они и похоронили кота.

Остаток лета и сентябрь Галя провела на даче.В город ехать не хотелось, да и дел на земле всегда больше. Она старалась заполнить весь свой день уходом за садом, цветником,а вечерами убиралась в доме, красила старые полки,мыла накопившуюся посуду.

В последнее воскресенье сентября приехал Алеша со своей девушкой. Они провели вместе хороший день, жарили шашлыки, много шутили и смеялись. Девушка сына восхищалась огромными, бледно-желтыми и белыми маховыми хризантемами, растущими прямо под окном.

-Мама, собирайся, в следующие выходные перевезу на зимовку. Холода начинаются,  дожди. Пора тебе перебираться в город.

Галя сказала, что соберется, проводила молодых и присела на ступеньки крыльца. Ночь была влажной, но еще теплой. Она смотрела в низкое небо, полное звездной россыпи и это была такая красота, что у нее защемило сердце.

Ночью она проснулась от давления в груди. Сердце билось с перебоями, нехотя, как старый мотор, изношенный годами постоянной работы.

Она почувствовала, как острая игла вонзилась под левую лопатку. Боль распространялась, заполнила собой все пространство.

Душная волна страха накрыла ее с головой, не давала дышать. Взгляд метнулся к окну, через которое было видно все то же звездное небо.

Внезапно ей почудилось, что две звезды , стали стремительно приближаться и вот уже засверкали прямо напротив нее зелеными изумрудами.

Она почувствовала, как мягкие лапы невесомо коснулись груди,услышала нежное, тихое тарахтение.

— Не бойся, я здесь, я с тобой! Я не брошу тебя. Смотри в мои глаза, слушай мою песню, иди за мной и ничего не бойся! Иди за мной, иди туда, где мерцают звезды, где нет боли, нет печали.Я знаю тайну и открою эту тайну тебе. Смерти нет. Существует только любовь. Только она и есть на этом свете, а больше ничего.

На следующий день соседка, которая приносила молоко, не дозвалась Галю и зашла в маленькую спальню. Галя лежала на кровати очень спокойно. Окно было распахнуто и осенняя прохлада наполняла комнату. Пахло хризантемами и немного ванилью.

Автор: Вера Полетаева

Однажды я проходила практику в одном из отделений больницы, был вызов бригады врачей в один заброшенный дом на болоте, на окраине нашего города, когда мы туда приехали, то не нашли никого, ни в доме, ни в дворовых постройках, подходя к калитке услышали скулёж собаки…
Мы рванули в дом, БОЖЕ, на полу в тёмном углу шевелилась груда тряпок, окон нет -заколочены, темень, на улице январь, холод пронизывал весь дом, наконец из-под тряпок показалась собака и рука человека, отбросив тряпьё перед нами открылся страшный концлагерный обьект… едва живой, истощённый пожилой человек… не теряя ни минуты мы оказались в больнице, всю дорогу за машиной бежал его преданный пёс… Мужчина пробыл в больнице до весны, его преданного пса поселили рядом с кухней сердобольные санитарки…
Прошло 12 лет и сегодня я оказалась опять на той же улице возле того же дома (рядом находилась станция техобслуживания и пока муж разбирался с машиной я решила дойти до этого дома) навстречу мне вышел дедушка, он улыбался мне и был очень гостеприимен, Да! Да! Это был тот умирающий человек! Ныне живой и счастливый…
Оказалось тогда в 1999 году его родной сын запер в собственном доме, заколотив двери и окна, причина банальна — умер дед — жилплощадь продана, но не знал подонок сын, что верный пёс вырыл ямку и таскал своему хозяину с помойки куски плесневого хлеба, огрызки и прочую, но как оказалось единственную еду, и лёжа рядом согревал своего хозяина не давая ему умереть… после нашей, вовремя оказанной, помощи и выздоровления никто в городе не остался равнодушным к пожилому человеку, и теперь он счастлив, что когда-то, когда родной сын бросил его умирать его пёс спас ему жизнь… собака прожила потом ещё 10 лет рядом с хозяином…
Из сети

— А вот если бы мы развелись, ты бы женился во второй раз? — я внимательно наблюдаю за реакцией мужа. После небольшой паузы, ровным тоном, не меняясь в лице, он говорит:

— После того как я был женат на такой замечательной женщине, умной, красивой и полной всяческих добродетелей, вряд ли я могу быть счастлив с кем-то еще.

Я живу с этим юмористом почти половину жизни. За 17 лет мы родили четверых детей, платим ипотеку и строим дачу в глубинке. За спиной три больших кризиса совместной жизни, как по учебнику, каждые пять лет.
В раковине грязная посуда, в детской раскиданы игрушки, в кастрюле борщ, у меня новый маникюр.
Маникюрша уверена, что я живу в сказочной реальности: муж различает изменения цвета моих ногтей. «Не каждый мужчина так печется о своей женщине!» — патетично восклицает она. Ароматы ацетона окружают ее, как наркотический дурман пифию.

«Сожги мое тело и развей прах над морем», — я лежу с температурой 39, а муж обтирает меня влажным полотенцем, потому что жаропонижающие еще не начали действовать. Он сжимает челюсти и злобно шипит: «Если ты умрешь, я тебя точно закопаю. В красном гробу с рюшечками. И поставлю памятник с фотографией, где ты блондинка!» Лучший стимул, чтобы выздороветь: ненавижу рюшечки.

Никто не верил в успешность нашего брака. Лично я не верю в нее до сих пор. Мы очень разные люди, с разными характерами и темпераментами. Мы не можем отдыхать всей семьей, два раза пробовали, теперь предпочитаем тосковать в разлуке. Мы ужасно раздражаем друг друга.

Сегодня я видела супружескую пару старичков, которые форсировали лестницу в подземном переходе. Они ползли вдоль поручня, поддерживая друг друга. Шедшие навстречу влюбленные с улыбкой переглянулись: «Давай встретим старость вместе!». «Шевелись!» — буркнул старик.

Чужая душа — потемки. Чужая семья — потемки еще более густые. За видимым уровнем отношений есть невидимый, тайный и преисполненный смысла. Решается ли там судьба семьи? Из чего складывается это решение? Из нежности или жестокости, из равнодушия или чуткости, из смирения или властности, из сострадания или насилия, из бедности быта или богатства духа — кто знает? Я вот точно не знаю. Тюбик с зубной пастой, воспетый Высоцким, подчас оказывает на жизнь семьи роковое воздействие.

Мой муж может позвонить мне и сказать, что он приедет с друзьями. За час. Я судорожно мечусь по кухне и успеваю накрыть щедрый стол из пяти блюд. Не потому, что я патриархальная жена, не смеющая возразить тирану. Просто гостеприимство имеет огромное значение для моего мужа. Такое же, как его свобода выбирать, что есть и пить, какую одежду надевать и как часто ездить на рыбалку.

Для меня свобода тоже очень важна. В многодетной семье у взрослых огромное количество ограничений. Мы контролируем свой гнев, свое раздражение, цензурируем речь (вместо «да отвали ты уже» говорим «что ты чувствуешь?» и т.д.), подстраиваем наши графики под учебу и увлечения детей. Тратим деньги на этих маленьких паршивцев, в конце концов! А так хочется новую помаду…

Если в этих условиях добровольной неволи мы, взрослые, начнем закручивать гайки друг другу, контролируя и определяя глубоко личные вещи, жизнь в семье окончательно перестанет отличаться от местечкового ада. Приходится учиться доверять. Быть откровенными и верить, что наши слова не будут использованы против нас (будут, увы). И помнить, что у каждого из нас внутри есть тайная комната, где «теневой кабинет» может предложить условия перемирия. «Теневой кабинет», кто не знает, — это такой оппозиционный вариант правительства, который разрабатывает альтернативные решения проблем.

Например, однажды я ужасно обиделась. Сейчас не помню даже причину, но чувства были так сильны, что горло перехватывало. И только знание уголовного кодекса удерживало от некоторых деяний. «Развод! Разъезд! Никогда! Доколе!» — бессвязно выкрикивала я и гуглила примерную стоимость недвижимости в нашем районе.

А потом дети притащили гитару. На ней когда-то мой муж, совсем молодой парень с длинной челкой, играл музыку, которую сочинил на мои стихи. Я вспомнила, как он утешал меня после ссоры с подругой. Как помогал, когда я плакала, впервые прочитав критические комментарии к своей статье (с тех пор прошло 10 лет, девочки, не стесняемся, продолжаем критиковать). Как заступился за меня в спорной ситуации с родственниками. Как он готовит субботние завтраки и развозит детей по кружкам, потому что я все еще сплю, и сплю, и сплю. «Сколько времени и сил я потрачу, прежде чем найду мужчину, который хорошо целуется?» — постучали из тайной комнаты. Голосом оппозиции ни один мудрый правитель не пренебрегает, если ставит себе цель править долго, вот что я вам скажу.

Семья — это не родительство. Родителями могут быть и одинокие люди. Семья — это не совместное хозяйство и не стратегия выживания. Вместе жить могут и друзья, образовывая стойкие коммуны. Семья — это не совместные проекты и увлечения. Вести проекты могут единомышленники и коллеги.

Семья — это союз мужчины и женщины, их прорастание друг в друга. Дети — люди в семье временные, как пришли, так и уйдут, разбегутся по своим путям-дорожкам. А мы останемся. Грустные, смешные, с не очень крепким здоровьем и горсткой воспоминаний. Будем брести по своим стариковским делам, поддерживая друг друга. И когда он скажет мне: «Шевелись!», я отвечу: «Мужчина, не приставайте! Я приличная замужняя женщина! Хотя перед вами устоять невозможно!».
И мы засмеемся.

Автор текста - Нина Архипова.
………………..

«Давайте уже встретимся и напьемся, а? Как раньше?» – говорю другу по телефону. Он соглашается: «Давно пора!» Надо оповестить еще пятерых наших друзей. Но кого-то нет дома, кто-то с женой ругается, кто-то очень занят. Наша романтическая идея растворяется в осеннем воздухе.

Проходит лет десять. За эти десять лет мы много раз говорили друг другу: «Давайте уже встретимся, а?» За эти десять лет у каждого появились не только дети, но и мобильные телефоны. И теперь дозвониться – нет проблемы. Но почему-то не звоним. Не встречаемся.

Когда-то мы бродили целую ночь по городу, с собой был магнитофон, мы танцевали брейк-дэнс на асфальте. А на рассвете покупали горячий батон, прямо у грузчиков возле булочной. Разламывали его на всех. Смеялись. Впереди была интересная, загадочная, бурная жизнь. Мы были очень счастливыми дураками. Мы еще не знали: интересная и бурная жизнь у нас именно сейчас, в эту минуту, А потом будет просто жизнь. Обычная. Как у всех.

А встречаемся мы неожиданно, на похоронах. Одного из нас уже нет. Потом сидим за длинными столами, вспоминаем покойника. Каким он был славным, веселым, заводным. Как смешно танцевал брейк. Со дна рюмок всплывают истории беспечной юности. Когда собраться для нас – было вопросом часа. Никакого повода не требовалось. «Встречаемся? Где?» И никаких мобильных, вот ведь чудо какое. И находили друг друга. Иной раз просто заваливались к другу домой: «Подъем! У нас собой пиво». Друг смеялся: «Ну вы даете!».

И тут кто-то из нас обязательно говорит: «Слушайте, так нельзя. Надо встречаться. Мы же совсем не видимся». Все соглашаются. Кто-то роняет слезу на малосольный огурец. Расставаясь после поминок, клянемся друг другу: «В следующую субботу – обязательно!»

Проходит следующая суббота, а затем еще лет десять. Теперь у всех социальные сети. Привет, френды! Может, встретимся? «Надо бы… – вяло отвечает один. – Но я в Питере». «А я в Америке», – пишет другой. Нас разнесло. Нас развезло.

Наш теплый батон зачерствел, рассыпался в крошки, его склевало время. И вообще у нас есть социальные сети, зачем встречаться? Смайлик с подмигиванием.

Проходит еще несколько лет.

И все-таки мы встречаемся. Чудо случилось.

Вечер. Кафе. Я пришел раньше всех, я немного волнуюсь. Является первый друг, смотрит по сторонам, брюзжит: «Неуютно тут… Получше не могли найти место?». Приходит второй. Не сразу узнает первого: «Вот ты разжирел!» Первый хмурится: «А ты лысый совсем!» Приходит третий: «Мужики, я на полчаса всего, извините. Дела!». А четвертый вместо себя присылает смс. У него что-то с движком, срочно надо в сервис.

Никто не пьет. У одного печень, второй за рулем, третий зашился. Я просто завязал. Думаете, мы весело болтаем? Нет, все достают телефоны. Один пишет в вотсапе любовнице, второй отвечает по мейлу своему юристу, третий строчит в фейсбук: «Встретился с друзьями юности! Какая радость!»

Обалдеть какая радость. Никто друг на друга не смотрит. Пальцы клацают по смартфонам. Изредка, один другому: «А как там наша Танька, нормально? Уже бабушка, надо же…» Да, мы любим друг друга. Но уже друг другу неинтересны. Нас связывает только глупая юность, ничего больше. Через час нам приносят счет. Тут я восклицаю: «Может, общее селфи?». Все отмахиваются: «Не надо!»

Мы выходим на улицу, морщимся, вызываем такси, кутаемся в шарфы. «Хорошо посидели, да? Надо бы еще…» Все кивают. Зевают. Скучают.

Мимо проносится компания молодых ребят, в узких джинсах, с пивом в руках. Они смеются, они будут гулять всю ночь. Они еще не знают, что это лучшая ночь в их жизни. Пусть думают, что потом будет лучше. Счастливые дураки.

Автор: Алексей Беляков

ГОСПОДИН УОДИНГТОН.

Когда я училась в художественной школе при Лувре, историю живописи нам преподавала изящная пожилая дама, носившая имя Де Костер. Она была внучкой или внучатой племянницей автора «Тиля Уленшпигеля» Шарля Де Костера.
Когда она нам представилась на первом занятии, я спросила: а не родственница ли вы, мадам… и она просто просияла. Французы вообще мало читают, и это был едва ли не первый случай в ее жизни, когда кто-то вспомнил ее знаменитого предка. И, конечно, после этого она прониклась ко мне самой сердечной симпатией. Вообще удивительную роль порой играют в нашей жизни книги. «Уленшпигель» был любимейшей книгой моего отрочества. А не попадись он мне, не знай я его — и не было бы всей дальнейшей истории, удивительно, право!
И вот однажды подошла она ко мне после занятий и попросила задержаться для разговора.
— Мадемуазель, — сказала она, — у нашего училища есть меценат, он англичанин, его имя господин Уодингтон. Я его никогда не видела, знакомы мы только по переписке. Его покойная жена много лет тому назад, это было еще до меня, некоторое время училась здесь. И в память о ней господин Уодингтон оплачивает курс какой-нибудь способной нашей ученице, которая стеснена в средствах. В этом году как раз закончила его очередная пансионерка. Недавно я получила от него письмо с просьбой рекомендовать ему способную ученицу, и я выбрала вас, мадемуазель. Я написала ему о вас, о вашем происхождении, о ваших способностях, о вашем слабом здоровье. И вот сегодня я получила его ответ. Он сейчас на юге Франции, там у него дом, где он обычно проводит лето. Вот это письмо. Прочтите его, мадемуазель.
Я беру и читаю, как господин Уодингтон благодарит мадам Де Костер за рекомендацию la belle Ariane и пока что просит передать ей, то есть мне, его приглашение отдохнуть месяц или сколько она сможет в его доме недалеко от Марселя, укрепить свое слабое здоровье свежим воздухом и морскими купаньями. Море хоть и далеко от дома господина Уодингтона, но к ее услугам будет автомобиль с шофером…
— О, конечно, я еду!
Я расцеловала хрупкую мадам Уленшпигель, прижала недочитанное письмо к груди и помчалась домой.
Когда я показала письмо маме и сказала, что я уже дала согласие, она сказала:
— Ты с ума сошла!
— А что?
— А то, что, поехав в Марсель, ты можешь очутиться совсем в другом месте!
— Где, например?
— Где угодно: в Алжире, в публичном доме…
— О-о-о! Ну тогда я точно еду!
И я написала господину Уодингтону, что с благодарностью принимаю его приглашение.
И вот выхожу я из вагона на маленькой станции, не доезжая Марселя, выхожу со своим чемоданчиком и озираюсь на новое место, и тут около меня возникает человек:
— Мадемуазель гостья господина Уодингтона?
И как-то… удивленно, что ли, на меня смотрит. Как-то слишком внимательно.
Это оказался шофер присланного за мной автомобиля. И всю дорогу я болтала о погоде, о море, о Париже, а он время от времени взглядывал на меня так странно, что это даже стало меня беспокоить.
Наконец мы подъехали к воротам каменной ограды огромного парка, как мне показалось. Он посигналил, ворота открылись, и мы въехали в этот парк и мимо аллеи высоких розовых кустов подъехали к дому.
Это был старый каменный двухэтажный огромный дом под черепичной крышей с узкими окнами, на них были жалюзи, а иные были закрыты и ставнями — так живут на юге Франции летом, сохраняя прохладу в доме.
У крыльца встречали двое — мужчина и женщина. Увидев меня, они оба остолбенели, не отрывая от меня глаз. От смущения я сидела в автомобиле, пока шофер не обошел машину и не открыл мне дверцу. Я вылезла на их обозрение.
— Здравствуйте! — сказала я, чувствуя себя вполне идиотски.
— Здравствуйте, мадемуазель! — откликнулся мужчина и взял у шофера мой чемоданчик.
— Добро пожаловать, мадемуазель! — женщина тоже обрела дар речи и сделала приглашающий жест. — Пойдемте, мы проводим вас в ваши комнаты.
И пока мы шли по залам и коридорам, лестницам и переходам, женщина то и дело взглядывала на меня даже с каким-то ужасом.
«Да что же у меня на физиономии? Может быть, я перепачкалась в поезде? Сейчас в комнате достану пудреницу и посмотрюсь, в конце концов!»
Меня привели в чудесные комнаты на втором этаже, показали все, что мне могло понадобиться.
— А где же господин Уодингтон? — спросила я.
— Вы увидите его перед обедом. Он будет вас ждать в большом зале с камином, через который мы проходили. Обед у нас в пять. Отдыхайте с дороги, мадемуазель.
Я осталась одна. Разложив свои немудрящие вещицы, приняв душ и убедившись, что на моей физиономии не было никаких пятен и ничего необычного, я стала осматривать свои владения. Одна комната была прелестной спальней. Деревянная кровать, комод, туалетный столик, кресло, узкий платяной шкафчик. Все было чудесно убрано — постель, белье, покрывало, занавески, прикроватный коврик, салфетка и букет роз на комоде. Сквозь жалюзи я рассмотрела огромный, до самого горизонта, парк. Вторая комната была большая, угловая, с двумя окнами, с высоким книжным шкафом, набитым книгами и альбомами, на которые я жадно посмотрела сквозь стекла. У одного окна стояли большой дубовый стол, высокий стул и деревянная полка. И это оказалось сущей сокровищницей! На полке располагался целый художественный магазин: коробки с акварельными красками, сундучки с набором гуашей, деревянные пеналы с пастелью, пачки и стопы разных сортов бумаги… Я рассматривала все это и не верила своим глазам. Здесь можно было провести всю свою жизнь!
Я взглянула на часы, до обеда оставался час. Я села на высокий стул за этот чудесный рабочий стол, взяла бумагу из пачки и принялась катать восторженное письмо домой.
Без десяти пять я спустилась вниз. В огромном зале с камином было уже светло от раскрытых ставен. В нем никого не было. Я подошла к окнам полюбоваться видом, потом осмотрелась и, увидав на стене большой портрет, подошла к нему. И остолбенела. Я смотрела на этот портрет так же, как все слуги утром смотрели на меня, почти с ужасом. Это была пастель, очень хорошая. И на этом портрете была изображена я. Но не та я, которую я только что видела в зеркале, а я в будущем, когда мне будет лет тридцать. Я не могла оторвать глаз от портрета. В потрясении всех чувств я видела свое будущее, я читала в этом лице все чувства, которые я еще не пережила, в глазах этой женщины я видела захватывающую тайну всего, что мне предстоит испытать.
Я очнулась от боя часов и обернулась. У камина стоял высокий седой человек в черном. Это был господин Уодингтон.
Жена господина Уодингтона умерла совсем молодой от какой-то очень скоротечной болезни. Она была художницей, любительницей. Брала частные уроки, занималась в школе при Лувре.
Самое поразительное, что о нашем невероятном сходстве никто не подозревал до самого моего приезда. Потому что мадам Де Костер никогда не видела ни господина Уодингтона, ни его жены.
Сам он, впервые увидев меня в зале своего дома у портрета своей покойной жены (а это был ее автопортрет), едва не лишился чувств. Как он мне сам потом признался. А был он человеком очень стойким, бывшим офицером Британского флота. Он в ту минуту пережил чудо, он увидел, что само Небо и покойница-жена послали ему дочь. Именно так он понял, ибо при поразительном сходстве я была вдвое моложе женщины на портрете.
Прожила я там недели, помнится, две.
Господин Уодингтон предложил мне переехать с ним в Англию, где он оформит опекунство, сделает меня наследницей всего своего состояния, я буду жить в Лондоне, мне будет выделено ежемесячное содержание, из которого я смогу помогать своей семье. Я буду брать уроки гравюры (о чем я так мечтала и на что не хватало средств) у лучших английских мастеров.
Ну и все такое прочее, что ты можешь себе представить, а может быть, и не можешь.
И я, конечно, отказалась и уехала восвояси, в свою жизнь.
Когда осенью я пришла в школу, то узнала, что господин Уодингтон оплатил оба последних семестра моего обучения, благодаря чему я имею то образование, какое имею.
И вот подумай, как иначе — совсем иначе — могла сложиться моя жизнь, прими я предложение господина Уодингтона. Удивительно, правда?
Ариадна Эфрон (пересказ Е. Коркиной)

*****

После возвращения в СССР Ариадна Эфрон, дочь Марины Цветаевой была арестована и провела в сталинских лагерях 16 лет. Реабилитирована в 1955 г.

Очень грустное повествование.
АННА КИРЬЯНОВА:   «ДЕТИ ПРОЩАЮТ...»

Ребенка предать нетрудно – что он сделает?  Он абсолютно зависит от родителя;  по крайней мере, так было раньше.  С ребёнком жить тяжело:  надо заботиться, ухаживать, кормить, гулять, воспитывать…  Ребёнок не даёт выспаться, кричит, плачет, шумит и шалит, когда подрастёт.  Философ Жан-Жак Руссо поразмыслил об этом и просто стал сдавать своих новорожденных детей в приют.  Он жил не очень богато, был занят сочинительством и дети могли очень осложнить ему жизнь.

Философ Руссо одного за другим сдал в приют пятерых детей.  Его сожительница детей рожала, а потом их относили в приют.  Руссо писал, что хочет, чтобы дети стали крестьянами.  Здоровый труд на свежем воздухе, простая пища, гармония с природой…  Скорее всего, малютки просто умерли в приюте – условия в 18 веке были ужасающими.  Но Руссо об этом не думал.  Он писал трактат о правильном воспитании детей, который принёс ему славу великого педагога и просветителя.

Лорд Байрон отдал в монастырь свою незаконнорожденную дочку Аллегру четырёх лет от роду.  Сначала он забрал девочку у матери, а потом она надоела поэту.  «Она упряма как мул и прожорлива как осел!», – так поэтично Байрон охарактеризовал своего ребенка.  Девочка мешала ему;  он жил в замке.  Трудно представить, как в замке может мешать четырёхлетний ребёнок…  В монастыре девочка начала хиреть и чахнуть. «Бледная, тихая и деликатная», – такой её запомнили.  При участии монахинь Аллегра написала письмо отцу;  вернее, жалостливые монахини написали от ее лица просьбу навестить…  Байрон сказал, что Аллегра просто рассчитывает на подарки.  Незачем ехать!  В пять лет девочка умерла среди чужих людей.

Поэтесса Марина Цветаева тоже отдала своих детей в приют в голодные годы.  И приказала не говорить, что она – их мать.  Дескать, они сироты.  В приюте младшая дочь, Ирина, умерла от голода и болезней.  Условия содержания детей поэтесса видела своими глазами – под видом крестной матери она навестила детей.  Старшую дочь она потом забрала.  Младшая погибла среди чужих людей.  Подробнее об этой истории можно прочитать в «Смерть Ирочки Эфрон».  На похороны дочери Цветаева не пошла, но написала очень грустное стихотворение о своих переживаниях.  Конечно, очень трудно было жить в Москве в отдельной квартире с двумя детьми, отказавшись от службы. И писать стихи было очень трудно, дети требуют большого внимания, питания.  Цветаева тоже упоминала «прожорливость» двухлетней Ирины… Наверное, наши прабабушки не отдали своих детей в приюты потому что работали и стихов не писали.  Им было полегче, чем Цветаевой.  Или Байрону.  Или Руссо...

Можно писать одухотворенные строки о любви и о душе.  Но поступать по-другому.  И много лет люди будут восхищаться великими стихами и философскими трактатами, не ведая, что во время создания этих чудесных произведений где-то умирал с голоду или от тоски брошенный ребёнок автора.  Плакал в одиночестве или просто молча лежал, отвернувшись к стене – когда понял, что никто не придёт утешить…  Но себя эти великие люди очень жалели.  Свои переживания они понимали очень хорошо.  И искренне недоумевали – почему такие страдания выпали на их долю?  За что?  Хотя никаких особых страданий не было:  ни голода, ни побоев, ни полной зависимости от других…  Философ Руссо жалобно написал о себе:  «Одинокий, больной и всеми оставленный в своей постели, я могу умереть в ней от нищеты, холода и голода, и никто из-за этого не станет беспокоиться»…  От голода и холода Руссо спасали многочисленные меценаты.  О нем беспокоились друзья и та самая мать отданных детей.

Это великие люди, оставившие после себя великие произведения, которые учат разумному, доброму, вечному.  А судьбы их детей мало кому известны; но об этом надо знать.  И надо помнить – ребёнок полностью зависит от родителя.  Предать его легко!  Он не сможет ни протестовать, ни отомстить, ни упрекнуть.  Он до последнего дня будет надеяться, что за ним придут и спасут его, возьмут обратно! …  Поэт Шелли видел над морем у замка Байрона светлый образ маленькой Аллегры.  Она улыбалась.  Она все простила.  Дети прощают…