Не могу больше!
«Нет ни одного даже самого прискорбного события, в котором не было бы своих хороших сторон». Альбер Камю
Тамара прошла между могил по засыпанной снегом дорожке. На чёрном каменном надгробии шапкой лежал снег. С выбитого на камне портрета мужа смотрели чуть прищуренные глаза, словно Костя всматривался в того, кто пришёл. Уголки губ чуть приподняты, вот-вот улыбнётся. Тамара отвела взгляд. Перешагнула через низкую ограду, подошла и смахнула шапку рукой. На тёплой ладони остались капельки влаги.
Из-под снега проглядывали розовые лепестки искусственны цветов. Она приходила сюда два месяца назад и приносила живые гвоздики. Кто-то совсем недавно навещал могилу мужа. Костины родители всегда звонили ей, предупреждали, что приедут. Они вместе приходили сюда. «Наверное, друзья заходили к Косте», - решила она.
Тамара снова посмотрела на мужа. Она помнила его улыбку. Как бы ни сердилась на него, стоило ему подойти и улыбнуться, её сердце тут же оттаивало.
Три года назад он возвращался от родителей, из маленького городка в двухстах километрах отсюда. У грузовика лопнула шина, его вынесло на встречную полосу. Костя ехал, как потом установили, с превышением скорости. Он ещё был жив. Осколок стекла врезался в шею и пропорол сонную артерию. Водитель грузовика не смог открыть дверцу. До приезда «скорой» зажимал руками рану. Скончался Костя от потери крови. Они прожили вместе двадцать один счастливый год. Их сын Серёжа учился в Москве. После окончания института решил остаться в там.
Тамара часто приходила на кладбище к мужу. Она положила на снег красные как пятна крови гвоздики. Сзади послышалось поскрипывание снега. Тамара оглянулась. Молодая женщина несла на руках довольно большого ребёнка, чтобы не оступился, не провалился в сугроб. Со времени похорон Кости вокруг появилось много новых могил. Но женщина остановилась напротив Костиной оградки и поставила мальчика на ноги. В её глазах Тамара заметила слёзы.
- Это я. – Сказала вдруг женщина и посмотрела на Тамару.
- Что? - Не поняла Тамара.
- Это я приходила сюда вчера. Это мои цветы. Ночью снег шёл. Я вас и раньше видела здесь. Не подходила, чтобы не мешать.
- А какое отношение вы имеете к Косте? Насколько я знаю, у него нет сестры. – В сердце Тамары поднималась смутная тревога.
- Я не сестра. Это звучит нелепо здесь и неприлично, но я любовница Кости. – Одна слезинка скатилась с её ресниц и побежала по щеке, оставляя поблескивающий влажный след.
Женщина сморгнула, и на второй щеке появилась ещё одна влажная дорожка. Она вдохнула полным ртом, словно набирала воздуха в грудь перед прыжком в воду.
- У нас длилось с ним недолго. Он вас любил. Это его сын.
Тамара была уверена, что это сон, шутка. Она перевела взгляд на мальчика. Ему нет и трех лет. Костя погиб три года назад. «Она врёт!» Тамара посмотрела на неё испепеляющим взглядом.
- Я узнала, что беременна потом, когда он бросил меня. Я не сказала ему. – Продолжала женщина.
«Это сын Кости? – Тамара вглядывалась в мальчика, ища сходство с мужем, и не находила. – Этого не может быть!»
- Его зовут Костей, как отца. – Молодая женщина выставила подбородок в сторону надгробия.
Тамара посмотрела туда, словно хотела спросить Костю: «0на же врёт? Ты же не изменял мне?» На короткий миг ей показалось, что улыбка вот-вот исчезнет с лица мужа на надгробии.
- Я вам не верю. Зачем сейчас сказали об этом? – Она снова смотрела на любовницу холодно и зло. – Такая своеобразная месть? Чтобы сделать больнее? У него есть сын, правда, взрослый.
- Я знаю. Я… Да постойте же! – Донёсся до Тамары голос, когда она перелезла через ограду и быстро пошла по узкой натоптанной тропке между могил.
- Я специально пришла сюда, чтобы попросить вас взять Костю! – Голос ещё звенел в морозном воздухе, когда Тамара остановилась и резко развернулась.
Женщина держала за руку мальчика, и они оба смотрели на неё.
- Что? - переспросила она, но не двинулась с места. – У вас кончились деньги, и вы вымогать их у меня пришли? Решили избавиться от ребёнка? А причём тут я? – Сердце рвалось из груди, злость и боль требовали выхода.
Тамара еле сдержалась, что чтобы не закричать во всё горло, не подбежать, не вырвать ужасные пластиковые цветы из снега и не швырнуть их в лицо на надгробии, смазать, стереть начинавшуюся улыбку. Она сжала кулаки и прикрыла глаза, стараясь дышать глубоко и ровно.
- У меня метастазы. Я отравлена бесконечными курсами химии. Мне осталось недолго. Костю отдадут в детский дом, когда меня не станет. – Донёсся до Тамары голос.
Первой мыслью её было: «Так тебе и надо! Получила своё? Не надо было брать чужого». Потом подумала, что женщина врёт, давит на жалость, хочет выпросить денег. «Но разве можно шутить такими вещами? И Костя хорош… Завёл любовницу, а потом бросил, даже не узнавал, как она живёт. Если бы не авария, рано или поздно узнал бы про сына. И что? Ушёл бы к ней? А почему я должна ей верить?»
Тамара снова посмотрел на надгробие. Сейчас Костя улыбнётся, скажет, что это глупая шутка, ложь, и она ему всё простит. Но каменный Костя не улыбнулся. Смотрел всё также, сощурив глаза. Тамара отвернулась. «Почему люди отворачиваются друг от друга после ссоры? - некстати пришла в голову мысль. – Обидно? Стыдно? Или боятся правды?»
- Вот адрес. Я знаю ваш номер. Подглядела в Костином телефоне, когда он мылся в душе. – Женщина протянула листок.
- Пожалуйста, без подробностей, – грубо оборвала её Тамара.
- Да. Простите. – Женщина всё держала протянутую руку с листком. – Я приходила сюда часто в надежде встретить вас здесь.
- А если бы я не пришла?
- Я позвонила бы. Но лучше в глаза сказать, правда? У меня есть мама. Она сидит с Костей, но оставить его на неё я не могу. Она сама просила найти вас. Можно, она иногда будет видеть Костю?
- Это уж слишком. Вы не находите? Ваша наглость не знает границ! Вы наговорили мне тут всякого бреда. Почему я должна вам верить? Вы думали, я брошусь со слезами обнимать вас, сочувствовать? Может, ещё дружить будем? – Тамару понесло, она никак не могла остановиться.
Боль требовала выхода. Прямо здесь, рядом с могилой Кости. Ничего, пусть видит, что натворил.
- Вы правы. Я так же реагировала бы. Раньше тоже ненавидела вас, когда Костя был жив, - тихо произнесла женщина бескровными губами.
Тамара задохнулась от неслыханной наглости.
- Представляю, как ты жалела, что не я погибла в аварии, а Костя. – Выкрикнула Тамара и замерла, испугавшись своих слов.
С надгробия муж осуждающе смотрел на неё. По тому, как любовница опустила глаза, Тамара поняла, что угадала. Ей стало противно, захотелось исчезнуть, забыть, стереть из памяти всё это.
- Мам, ножки замерзли. – Тоненький голосок мальчика прозвучал как лопнувшая струна.
- Ему три? Костя погиб три года назад. – Устало сказала Тамара и провела по лицу ладонью, смахивая свой гнев. - Всё. Не могу больше. Не могу это слышать. – Она развернулась и рванула на дрогу, оступаясь, проваливаясь в снег. Бежала прочь от могилы, от самозванки с ребёнком, от её слов.
Села в машину и включила печку. Тамару трясло то ли от холода, то ли от потрясения. Весь день она думала, вспоминала бледное лицо, тёмные синеватые круги под глазами любовницы.
«Ребёнок не виноват. Он не просил рожать его, а потом бросать. Не звонит. Может, выкарабкалась, и всё не так плохо, как она говорила?» Тамара хотела сходить к ней. Не помнила, как, когда положила листок с адресом в карман. Но прийти к ней, значит, признать правду её слов, сына Кости. И уже не отстраниться. И как с этим жить?
Через три месяца на телефон Тамары позвонили с неизвестного номера. Женский голос сообщил, что Маша умерла, оставила Тамарин номер и просила сообщить, когда её не станет. Женщина назвалась бабушкой Костика. На Тамару словно обрушилась горячая вулканическая лава: измена мужа, авария, любовница, её болезнь, сын...
Сын. На следующий день Тамара приехала по адресу. Дверь открыла невысокая женщина с палочкой. Тамара вошла в скромную квартиру. Ей хотелось убежать, не лезть в чужую жизнь. Но она взяла себя в руки и прошла в комнату. Костя сидел за столом и рисовал.
- Костя, к нам пришли. – Женщина подошла и погладила внука по голове. Из глаз её брызнули слёзы.
Костя поднял голову и равнодушно посмотрел на Тамару.
- Ты помнишь меня? – Слова прозвучали неласково, отчуждённо.
Мальчик не ответил и вернулся к рисованию.
- Если можно, заберите его прямо сейчас, - попросил женщина, прижав руку к груди. – Завтра похороны. Не надо ему видеть…
Тамара была напугана таким быстрым поворотом событий. Она приехала просто узнать, посмотреть, не брать…
- Скажите, где его вещи, я сама соберу, а за остальным приеду потом. – Тамаре хотелось скорее уйти отсюда.
Костя не задавал вопросов, не плакал, когда бабушка прижала его к себе и поцеловала на прощание, уже одетого. Послушно сел в машину к Тамаре. Жизнь обоих круто изменилась. Привыкали дуг к другу болезненно и долго. И обоим было нелегко.
Тамаре пришлось взять отпуск за свой счёт и заниматься оформлением опекунства, переводом в другой детский сад. На работе она сказала, что взяла сына умершей подруги. Всё равно узнают. Придётся брать больничный по уходу, когда Костя заболеет.
«Ты святая, Тамара! Я бы не смогла так. Чужого ребёнка…», - говорила коллега. С отчаянием искала Тамара в своём сердце крупицу любви, жалости к Косте. Но мешала его мать, любовница мужа со своим откровением.
Однажды, когда Костя назло ей опрокинул тарелку с кашей, Тамара не выдержала.
- Всё. Хватит. Одевайся! Не могу больше! Отвезу тебя к бабушке. – Копившееся неделями раздражение вырвалось наружу.
Ушла в комнату и села на диван, скрестив руки на груди.
- Прости. Я больше не буду, мама. – Костя подошёл виновато и погладил её по плечу.
Тамара замерла. Откуда-то из глубины поднялось тёплое чувство, затопило её всю. Она прижала мальчика к себе и расплакалась. С этого дня Костя стал улыбаться – чуть прищурив глаза, как папа. «Костин он», - думала Тамара, и сердце радостно таяло в груди.
Только женское сердце может выдержать боль потери, измены, предательства, а потом суметь полюбить снова. Родной сын удивился поступку матери, но поддержал.
- Он мой брат, ведь так? – спросил только.
Тамара не стала врать.
– Да. Так получилось.
- Не переживай, мам. Не мне вас судить с отцом.
- Давай пять, брат, - Сергей протянул свою большую ладонь.
Костя вложил в неё свою маленькую ручку.
Больше Тамара не видела на могиле мужа чужих цветов. Весной нашла могилу матери Костика.
- Спасибо тебе, - сказала она, глядя на красивую, улыбающуюся женщину на снимке среди венков.
Галина Захарова

Майя Г
До слёз.....

"Счастье мое... долгожданное..."
Вокзал. Везде снуют люди. Странно, неужели никто не работает? Впечатление, что здесь собралась вся страна. Хотя, Москва и есть вся страна. Но она ее угнетала. Столица была очень шумной в отличие от ее родного Саратова. И если бы не ее болезнь, она бы в жизни сюда и не приезжала по два раза в год. У нее обнаружили опухоль в груди, поэтому она ездит сюда на обследование. Ей было всего 37 лет, выглядела она неплохо, и только ее глаза выдавали какую-то непомерную тоску. Нет, это не из-за болезни... Это была грусть по чему-то давно ушедшему, но которое так хотелось вернуть.
Объявили посадку - "Поезд Москва-Саратов отправляется с третьего пути!" Лариса взяла свой чемоданчик, накинула на левое плечо сумку и прошла к своему вагону. Она заняла свое место, положила под сиденье багаж, взяла своего любимого Чехова и в который раз начала читать "Даму с собачкой". Сверху над ней копошился, как ей показалось, какой-то старичок в очках. Мельком взглянув на него, она произнесла дежурное "Здрасьте!" и снова уткнулась в книжку. Поезд тронулся, но кроме них двоих так в купе никто и не подселился.
Лариса захотела пить и пошла к проводникам за кипятком. Немолодой проводник показал ей теплый титан и пообещал принести чай через минут 15. Лариса не стала входить в купе, а осталась в узком коридорчике. Здесь лучше было видно из широких окон мелькание елей, сосен, дымовых труб, высоковольтных линий... Она и не заметила, как к ней подошел проводник с двумя стаканами чая в традиционных подстаканниках. "Вы ведь одна в купе? Просто сейчас на ближайшей станции должны подсесть еще трое." "Я-то одна, но там на верхней полке какой-то мужчина..." Проводник вошел в купе и осторожно дернул верхнего пассажира за ногу. "Предъявите, пожалуйста Ваш паспорт и билет..." Недовольный тем, что его разбудили, мужчина стал рыскать в своем чемоданчике и только минут через десять предъявил требуемое.
"Надо же, действительно Вы на своем месте, Рихард Романович, извините... Пойду разбираться..." Как только проводник произнес имя пассажира, у Ларисы подкосились ноги, и она с трудом удержалась на поручнях окна, буквально повиснув на них. Не может быть... не может быть такого совпадения, так не бывает... На ватных ногах она вошла в свое купе. Взяла Чехова, но в голову уже ничего не лезло.... Рихард... Вайсман... Ее одноклассник, сосед...
Их родители вместе работали на станкостроительном заводе. С ним она проучилась десять лет, все эти годы они просидели за одной партой... Нередко его дразнили фрицем, фашистом, но он всегда мог постоять за себя, так как уже в 12 лет имел разряд по боксу. Он совершенно не был похож на немца. Темненький, кучерявый, почему-то смуглый... Поговаривали, что у него в роду были цыгане. Семья у них была большая. Шесть детей, бабушка, дедушка. Они приехали в Саратов давно, еще до войны. Отец Рихарда, Роман Иванович, был главным инженером на заводе. Сын, видимо, пошел в него. Хорошо знал точные науки, побеждал даже на всесоюзных конкурсах по математике и физике. Но из-за пресловутой пятой графы - национальность "немец", ему доставались только вторые места. Лариса долго не обращала на него внимания. Все решил случай. Как-то она с мамой и сестрой возвращались из бани. В их двухэтажном бараке не было санузла, даже туалет был на улице. О ванной можно было только мечтать. От стены отделились три силуэта в кепках. У одного, помощнее, в руках мелькнула финка. "Жизнь или кошелек?!" "Родненькие, да какие у нас деньги? Вот вам мой кошелечек, там всего рубля три с мелочью..." "Ну, тогда снимайте платки, они у вас добротные, оренбургские, да и пальто не забудьте..." "Что ты, родненький, мы же после бани, задубеем, мороз-то какой..." Не успела мать договорить свои причитания, как вдруг первый бугай упал прямо лицом в сугроб. Второй кинулся бежать, а третьего - мутузил какой-то парень в ушанке. Это был Рихард! Как он тут оказался? И так вовремя! Да, рядом с баней секция по боксу... он шел с тренировки... "Рихард, миленький, тебя сам Бог послал.... Спасибо, мой родной...
" "Тетя Катя, недавно ведь амнистия была, вот вся шпана и высыпала на улицу. Не стоит ходить поздно... Давайте ваши тазики, я вам помогу..." Этот случай открыл глаза Ларисе. Утром, придя в класс, она увидела под левым глазом у одноклассника огромный фонарь. На вопрос учителя о происхождении такой страшной гематомы, Рихард ответил: "На тренировке получил..." Именно тогда Амур пронзил сердце Ларисы, и она поняла, что все ее ухажеры и кавалеры - просто мельтешащие муравьи, ослепленные ее красотой. С этого дня она позволила ему нести свой портфель и к неудовольствию Наташки стала ходить домой со своим спасителем.
Узнав его поближе, Лариса корила себя за недальновидность. В скромной квартире главного инженера завода была большая библиотека, огромный глобус, атмосфера в семье "бюргеров", как называли их местные, отличалась тягой к наукам и знаниям. До окончания школы оставалось две четверти. Они заканчивали 11-й класс, но Рихарду исполнялось только 16 лет. Странно, Ларисе через месяц будет 18. Надо же, он в школу пошел совсем рано. Вопреки установленным правилам принятия в школу с 7 лет, все дети Вайсманов в школу шли с 6 лет. Рихард в четыре года бегло читал, решал задачи за третий класс, знал все континенты, поэтому особым приказом по горОНО он был зачислен в школу в 5, 5 лет. Да и ростом он был повыше своих сверстников. Первый поцелуй в ее жизни произошел в день рождения Рихарда. В его объятьях она была, словно хрустальная кукла - у нее затрещали все косточки, кровь в жилах остановилась, голова кружилась от неведомого счастья, она не хотела открывать глаза... Теперь они были неразлучны. Она ходила на все его тренировки, областные соревнования, олимпиады, конкурсы, безумно гордясь тем, что именно она является его возлюбленной. ... Сегодня выпускной вечер. Единственный золотой медалист по школе - конечно же, ее Рихард! До самого утра эта безумно влюбленная парочка гуляла по ночному городу. Они втихаря убежали с вечера, даже ни с кем не попрощавшись. Домой оба заявились только под утро. Мать, ни слова не сказав, открыла ей дверь. Зайдя в комнату, Лариса, не раздеваясь, рухнула в кровать и мгновенно провалилась в безмятежный сон.
Уже через неделю Рихард уезжал в Москву. Он поступал в Бауманское училище, а Лариса сдала документы в местный пединститут. Через месяц вся семья Вайсманов уехала в Узбекистан - отца Рихарда назначили директором какого-то завода, даже не посмотрев уже на пятую графу. С их отъездом город опустел. Так казалось Ларисе. Рихард почему-то не стал писать ей писем, она была в недоумении, не зная его адреса. Так прошел год... Ни слуху, ни духу... Никто из соседей не знал нового адреса Вайсманов, что там случилось... Неужели Рихард бросил ее, увлекшись модной московской барышней?! Пытаясь позабыть неверного жениха, Лариса вскоре выскочила замуж за своего однокурсника, который был лет на пять старше нее, ведь у него еще было среднее специальное педагогическое образование. Прожив с ним три года, родив сына, Лариса поняла, что совершила ошибку, и не сможет отвечать такой же взаимностью неплохому, но очень неуверенному в себе, учителю географии. Второй раз Лариса вышла замуж за... немца, пытаясь реанимировать в себе уснувшие чувства, ведь ей так хотелось ощутить те же самые моменты. Нет, Ваня, Йоган, был совершенно иной человек. Аккуратист, педант, мелочный, скрупулезный, неулыбчивый... И зачем она за него пошла? Опять родила сына, опять несовместимость, опять развод... Все, точка, никаких исканий...
Когда у нее обнаружили опухоль, мать сама поехала с ней в Москву. "Вам надо родить, и все пройдет... Такие вещи проходят при лактации..." Это был совет ее лечащего врача. Лариса горько усмехнулась. Третий ребенок? От третьего мужа? Ни за что! Стыдно...
....Она и не заметила, как спустилась ночь. Поезд почему-то сбавил скорость, видимо приближалась станция. Лариса боялась войти в купе, но в коридоре сильно дуло, а сквозняки ей противопоказаны. Она дернула ручку дверцы, которая почему-то была закрыта изнутри. Странно, почему ОН закрылся? Лариса робко постучала. Дверь тут же открылась.
Перед ней стоял седой худой очкарик. Как он стал похож на своего отца! Лариса смотрела на это лицо, до сих пор волновавшее ее сердце, душу, и она, позабыв все обиды, все упреки, просто произнесла: "Неужели это не сон? И ты не призрак?" Он снял очки и плюхнулся на ее место. "Я так боялся этой встречи... Двадцать лет прошло. Ты ничего не знаешь... " Какой-то внутренний голос подсказывал Ларисе, что он ни в чем не виноват, что какая-то нелепая случайность их развела по краям казавшейся одной судьбы... Она села напротив и молилась лишь об одном - хоть бы никого к ним не подселили! "Лариса, знаю, что ты держишь на меня обиду. Я должен тебе все рассказать... Ты знаешь, я сдал только один экзамен и прошел в училище, о котором мечтал, но в котором мне не довелось проучиться ни одного дня. Москва... знаешь, огромный город, со своими законами, правилами, установками... Я просто сел не в свои сани... Решил, как всегда, бороться за справедливость... Грабили мужчину, ветерана войны... Их, как и тогда, было трое... Не рассчитал я свои силы... Трое на одного, это нечестно... Очнулся я уже в... Ташкенте. Как оказалось, я потерял много крови, почти полгода провалялся в московских клиниках, потом отец забрал меня с собой... На ноги я встал только через год. В институт я поступил снова только через три года, но и закончил я его тоже за три года. От Наташки я узнал, что ты замужем, растет сын, что ты очень счастлива. Не скрою, мне не хотелось жить... Но у меня родители... Чтобы отвлечься, я ударился в науку, сейчас я доктор наук, профессор, в 35 лет... Год назад я снова стал искать тебя, ты снова была замужем... И у тебя уже двое детей... В Саратов я еду на конференцию от нашей Академии наук. В Москву прилетел самолетом. Прямого рейса в Саратов у нас пока нет. Не думал, что наша встреча произойдет на колесах..."
Он взял сигарету и закурил. Лариса плакала. Сперва тихо, потом громче, всхлип перешел в рыдания... Но Рихард, ее Рихард, ее даже не успокаивал... Он вышел из купе. Вытерев глаза, Лариса вышла за ним. В коридоре его не было. "Он в тамбуре...", - сообщил ей проводник. Она бросилась туда. Рихард стоял, прислонившись лицом к дверце тамбура. Не дай бог, откроется створка, и он тут же вывалится на ходу...
Лариса подошла к нему и решительно обняла его сзади. Казалось, он ждал этого жеста. Резко повернувшись к ней, он прильнул к ее губам, и в этот момент она ощутила на своем лице его слезы. Она жадно начала целовать его лицо, сняв неуклюже его очки, одновременно шепча ему под ухо те слова, которые он ждал долгие годы: "Любимый, мой, только мой, единственный, как я могла подумать, что ты меня предал, прости меня, прости бога ради, не отпускай меня, пожалуйста... Счастье мое... долгожданное..."
Он схватил ее в охапку и на руках понес в купе. Проводник проводил его одобрительным взглядом. Эта долгожданная ночь была поистине сумасшедшей. Догадливый проводник не стал их беспокоить даже тогда, когда надо было подселять очередных пассажиров. Как хорошо, что его купе было смежным с их купе, и он мог все слышать... Исповедь настоящего мужчины... Это провидение...
.... Через час уже Саратов. На вокзале Ларису встречали ее сыновья - Игорь, 18 лет, и... Рихард, 10 лет... Удивительно, но этим именем она бы никогда не рискнула назвать сына. Такое имя ребенку дал ее свекор, он ведь был поволжским немцем...
Все четверо направились домой, где ее с нетерпением ждала мать. Увидев их вдвоем, она расплакалась. Конечно, она его узнала. Она не узнала свою дочь, которая светилась таким счастьем, что казалось поздней ночью взошло солнце!
Конференция проходила в Политехническом институте три дня. Рихард жил в забронированном номере и едва дожидался окончания нескончаемых часов, чтобы увидеть свою Ларису. В последний день своего пребывания в родном городе они расписались в местном загсе и в тесном кругу своей семьи отметили это событие. Все еще не веря в свое счастье, Рихард отбил телеграмму в Ташкент, сообщив, что задерживается. Профессору никто и отказать не посмел.
Увольнение Ларисы со школы, перевод старшего сына в местный университет, где преподавал Рихард, заняли всего 10 дней. Благо, были летние каникулы у всех начиная с профессора и кончая учеником 4-го класса. Вся дружная семья уже через две недели была в солнечном Узбекистане, таком далеком и таком уже родном.
... Через 9 месяцев Лариса родила Романа, точную копию своего любимого мужа. Как и говорил ее лечащий врач, от опухоли в груди не осталось и следа. Ровно в сорок лет она родила еще и дочь, белокурую Женечку, но уже свой дубликат. Уйдя из декрета в декрет, Лариса не вернулась на работу. Все-таки, большая семья, постоянные командировки мужа, учеба и тренировки детей. Вот оно, настоящее женское счастье, которого она ждала 20 долгих лет...
Р.S. С этой замечательной семьей я познакомилась уже спустя 25 лет, когда мы им отмечали в загсе Серебряную свадьбу. Им уже было за 60 лет, у них было 8 внуков и прекрасные годы безоблачного счастья...
Верьте, люди! И ждите, несмотря ни на что!
Автор Хикоят Кадырова.

Мы когда с женой поженились, нас все предупреждали:
— Вот, — мол, — у вас любовь-морковь, но это не надолго, а потом бытовуха затянет. Борщи, пелёнки и прочее. И никуда от этого не деться.
- Ну ладно, — мы решили, — раз не деться, то куда деваться. Будем решать проблемы по мере их возникновения. И забили.
С тех пор туча лет прошла, борщи, пелёнки — куда без них. По случаю последнего выходного дня решили, вот, пельменей налепить. Тоже типичная бытовуха. Я мясорубку раскочегарил, жена тесто замесила, сели делать. Я тесто раскатываю, супруга собирает, когда затоваривается раскатанными кружками, я присоединяюсь. Обсуждаем тесто, мясо, откуда слово «пельмень» пошло. Хорошо, в принципе, но чего-то не хватает. Завел музычку, гирлянду новогоднюю включил, гирлянда моргает, The Speakeasies' Swing Band играет. Лепим, слушаем, обсуждаем джаз. Хорошо, но можно ещё лучше.
— А вот у меня бутылка арманьяка дареная непочатая с Нового Года стоит, — говорю, — давай продегустируем.
- Арманьяк? Под пельмени? Да ты офигел.
— Не под пельмени, а под джаз. И под процесс.
- А, ну тогда разливай.
Налил по 50, джаз играет, пельмени лепятся, обсуждаем преимущества бюджетных арманьяков над небюджетными коньяками. Хорошо!
— У меня где-то сигара валялась, кстати. Под арманьяк то, надо!
— Милый, ты же не куришь! И в кухне надымишь.
- Да ладно, окно открою потом, пельмешки поставлю, с лавровым листиком, с душистым перцем. Оно и перебьет.
— Ну, тогда давай.
Джаз играет, колечки дыма поднимаются, пельмешек все больше, разговоры все интереснее. Вот теперь вообще зашибись, так бы и лепил до утра, но тесто кончилось. Вот такие пельмешки у нас получились под джаз.
А бракованные мы сварили с душистым перцем и лавровым листиком. И съели, правда без арманьяка, потому что арманьяк под пельмени — извращение. А водки у нас дома не водится, не любим. Ну они и без этого хороши!
А по поводу бытовухи — вот не знаю, засосала она нашу семью уже или надо ещё лет 20 подождать. Но если и засосала, то не мешает. Не всё же любовь-морковь, надо и пельмешки налепить.
Любите друг друга, лепите пельмени и делайте тихий праздник из каждого дня своей жизни...
© yeks

РАССКАЗ     ПУХОВЫЙ ПЛАТОК
Мне три. Я еду в санках, укутанная в теплый пуховый платок. Я ничего не вижу вокруг, потому что это невозможно. Платок завязан так сильно, что голову повернуть нельзя. Я смотрю вперед. Перед глазами сверкают папины ботинки. Снег скрипит от его шагов. На улице холодно. Но мне тепло. Потому что на мне платок. Его прислали нам мамины родственники из Оренбурга. Говорят, настоящий пуховый платок может пролезть сквозь обручальное кольцо. Я не знаю, что такое обручальное кольцо. Но когда я вырасту, я обязательно это проверю.
***
Мне восемь. Я иду в школу. На улице морозный январь. Все деревья в инее. Очень красиво. И холодно. Все кутаются в шарфы. И надевают капюшоны. А я нет. Потому что мама надела мне теплый пуховый платок. Да, тот же самый. Он служит нам верой и правдой уже много лет. Когда у мамы болит спина, она повязывает на поясницу этот платок и говорит, что боль сразу отпускает.
***
Мне семнадцать. Мы с однокурсниками решаем встречать Новый год за городом. На даче.
Кто-то предлагает пойти в лес за елкой. Я понимаю, что впопыхах забыла дома шапку. Но меня вновь спасает теплый пуховый платок, который мама мне положила в сумку перед отъездом. Конечно, он давно не такой пушистый, как в детстве, и кое-где уже поеденный молью, но он все еще согревающий меня в зимние холода. Надеваю его на голову и не чувствую декабрьский минус. Мы приносим в дом елку. И она пахнет свежей хвоей. Я помню этот аромат — так пахла елка в моем детстве. Мы накрываем праздничный стол. Все по традиции — оливье, мандарины, шампанское. Кто-то зажигает бенгальские огни и свечи. За окном слышится «Ой, мороз, мороз…», и мы всей толпой выходим на крыльцо, чтобы подпеть проходящей компании. Кто-то говорит, уже пора открыть бутылку «игристого», чтобы проводить уходящий год, и идет в дом. Через несколько минут он выбегает с криком: «Там — пожар!», и мы в панике бежим внутрь. Очаг возгорания — стол, на котором плавится пластиковая посуда. Я хватаю свой платок и накрываю им горящий стол. Когда-то моя бабушка мне рассказывала, что оренбургский пуховый платок можно использовать в качестве спасательного средства во время пожара.
Пожар потушен. Но платок уже совсем негоден к дальнейшему использованию. Что сказать маме? По приезду я не хочу расстраивать ее рассказами о происшествии на даче, и поэтому делюсь только приятными моментами.
***
Мне двадцать три. Я выхожу замуж. Свадьба. Гости. Море цветов и поздравлений. Мама дарит мне сверток, упакованный красной атласной лентой. Я не знаю, что там, но в этот момент мне почему-то вспоминается та далекая зима. Где мне три года. Я еду на санках, закутанная в теплый пуховый платок.
Это самый счастливый день в моей жизни. И мне тепло, как в детстве.
P. S. Я снимаю с пальца обручальное кольцо. И продеваю сквозь него подаренный мамой пуховый платок. Он действительно легко проходит через маленькое круглое отверстие. Я аккуратно складываю это сокровище и убираю его в шкаф. Когда у меня родится дочь, я буду кутать ее в этот платок. Легкий, невесомый, как облако, но такой же теплый, как материнское сердце.
©Cветлана Чеколаева

Подходящий друг...
Зоя Тимофеевна была видной дамой. Не смотря на преклонный возраст, все еще вызывала интерес у противоположного пола. Ей льстило такое внимание, но отвечать взаимностью она не спешила. За годы вдовства привыкла быть одной и где-то ей это даже нравилось. Больше свободного времени, меньше забот.
-Ну что ж ты, Зоя, все одна и одна! - сокрушалась соседка и подруга Анна Николаевна. - У тебя даже кота нет! Помрешь и никто не узнает!
-Так, а ты как же? - удивлялась такой "заботе" Зоя Тимофеевна. Каждый ведь день видимся! Не увидишь, значит померла! Вот и узнаешь! Ключи от моей квартиры у тебя есть, если что.
Но, к огромному несчастью Зои Тимофеевны, Анна Николаевна тяжело заболела. Посовещавшись, ее дети забрали старушку к себе. Зоя Тимофеевна осталась совсем одна.
-Мама, переезжай к нам! - звал старший сын. - Ну что ты совсем одна здесь будешь? А тут мы о тебе позаботимся, с внуками больше будешь общаться!
Но Зоя Тимофеевна не хотела уезжать из своей любимой квартиры даже к сыну. Она понимала, что у них не так много места, чтобы выделить ей отдельную комнату, а кого-то смущать своим присутствием, пусть даже родных детей или внуков, она не хотела.
Младший сын был военный и мотался по гарнизонам. О переезде к нему не могло быть и речи. Подумав, Зоя Тимофеевна пошла в зоомагазин.
Выбирая себе пушистого друга, она не заметила, как наткнулась на мужчину, выбирающего корм для птиц.
-Ох, простите! - всплеснула рукам женщина. - Мне, право, не ловко!
-Ну что вы, что вы! - пожилой, франтоватого вида мужчина в модном пальто, до блеска начищенных ботинках и в старомодной шляпе оценивающе оглядел Зою Тимофеевну с ног до головы. - Такой прекрасной даме совершенно не за чем извиняться! Это я виноват, что встал тут посреди дороги! Позвольте представиться: Марк Анатольевич! - мужчина галантно наклонился к ручке Зои Тимофеевны.
-Зоя Тимофеевна! - зарделась женщина.
Из магазина они выходили вместе. Зоя Тимофеевна несла корзинку с новоприобретенным котенком, а Марк Анатольевич деликатно поддерживал ее под локоть.
У них оказалось много общего. Оба любили театр, сериалы про сильных женщин, гулять в парке и отдыхать на природе.
-Вы знаете, Зоя Тимофеевна, - воодушевленно рассказывал Марк Анатольевич, - у меня есть чудесная дача! Правда сейчас на ней делать нечего, все-таки поздняя осень, но вот весной... Если позволите, я бы вас туда пригласил!
-О! Это так мило с вашей стороны! - обрадовалась Зоя Тимофеевна.
Они договорились в ближайшие выходные сходить в театр. На встречу Марк Анатольевич пришел с маленьким букетиком премилых гербер.
-Хотелось что-то романтичного, - смущенно произнес мужчина, - ромашек, например. Но, к сожалению, вместо наших, русских полевых, оказались только эти заграничные.
-Ну что вы, Марк Анатольевич! Не стоило! - засмущалась Зоя Тимофеевна.
На неделе они гуляли в парке. В этот раз Марк Анатольевич пришел с веточкой хризантемы. Они долго бродили по дорожкам, пока совсем не продрогли. И говорили, говорили... Казалось, они всю жизнь знали друг друга!
В следующие выходные был снова поход в театр и герберы. На неделе - прогулка в парке и веточка хризантемы. Так продолжалось почти месяц, пока Марк Анатольевич не простудился.
-Зоенька, я очень сильно извиняюсь, но сегодня не смогу составить вам компанию как обычно - простудился! - хрипел мужчина в трубку.
-Какой ужас! - испугалась Зоя Тимофеевна. - Говорите мне свой адрес и я привезу вам мой фирменный бульон! Он кого хочешь на ноги поднимет!
-Ну что вы, Зоя Тимофеевна! - слабо сопротивлялся Марк Анатольевич. - Это совершенно неудобно! Я не в том виде, чтобы принимать вас в гостях! Да и заразить боюсь!
-Возражения не принимаются! - решительно заявила Зоя Тимофеевна и через пять минут уже готовила свой фирменный бульон.
Вместе с бульоном женщина захватила баночку малинового варенья.
Марк Анатольевич встретил ее в шикарном махровом халате, поверх полосатой пижамы, с замотанным шарфом горлом. Он с благодарностью принял гостинцы от женщины и пригласил на кухню.
-Я как раз вскипятил чайник, но к чаю у меня, к сожалению, ничего нет. Из дому практически не выхожу!- развел мужчина руками.
-Ну что вы! Ничего не нужно! Вы вот лучше бульончик кушайте, пока не остыл! - Зоя Тимофеевна смотрела, как Марк Анатольевич с аппетитом поглощает ее бульон и пила пустой чай. После бульона и чая с малиновым вареньем, мужчину сморило и он уснул. Закутав его пледом, Зоя Тимофеевна отправилась домой.
Болел Марк Анатольевич долго. И каждый день Зоя Тимофеевна носила ему бульон и что-нибудь к чаю. Он с благодарностью принимал и извинялся, что самому ему ее угостить-то и нечем.
-Ну ничего, Зоенька, вот поправлюсь и закатим мы с тобой пир горой! - вдохновенно вскрикивал мужчина, мягко пожимая женщине руку.
Наконец, здоровье Марка Анатольевича наладилось. И он тут же пригласил Зою Тимофеевну в театр. Неизменный букетик гербер и вот они снова наслаждаются пьесой. Женщина думала, что их встречи продолжаться как и до болезни, но Марк Анатольевич грустно покачал головой.
-Знаешь, Зоенька, я уже не молод и очень плохо переношу простуду. Если я продолжу наши прогулки, боюсь, болезнь снова уложит меня в кровать! Тем более, уже зима.
-Тогда, может ко мне? - несмело предложила Зоя Тимофеевна.
-Это как-то не очень удобно, - замялся Марк Анатольевич.
-Удобно, удобно!
Спустя пару месяцев Зоя Тимофеевна заметила, что начала уставать. Марк Анатольевич приходил к ней в гости почти каждый день и она старалась его вкусно накормить. Понимала, что одинокий мужчина не может питаться так хорошо, как женатый и хотела побаловать его.
Марк Анатольевич с удовольствием поглощал ее пироги, борщи и котлеты, не отказывался от контейнера с собой, но... Ответной заботой Зою Тимофеевну не радовал. Цветы стали появляться все реже, а вместо шоколадных конфет к чаю все чаще оказывалась дешевая пачка печенья.
Женщина понимала, что он ею пользуется и, в то же время, было стыдно за свою меркантильность. Ну не доходит до него, что в гости к женщине время от времени нужно приходить не с пустыми руками! А намекнуть она стесняется.
Единственное, что ее успокаивало в этой ситуации, это то, что Марк Анатольевич с нетерпением ждал весны, чтобы показать свою дачу Зое Тимофеевне.
-Вот увидишь, Зоенька, тебе там обязательно понравится! Свежий воздух, птицы поют, красота!
Пришла долгожданная весна. В один из вечеров, когда Марк Анатольевич, наевшись наваристых щей и напившись чаю со сладким пирогом, полулежал у Зои Тимофеевны на диване, наконец сообщил ей о том, что в ближайшие выходные они едут к нему на дачу.
"Ну наконец-то!" - вздохнула с облегчением Зоя Тимофеевна.
Ранним субботним утром, нарядившись в красивый брючный костюм и надев широкополую шляпу, Зоя Тимофеевна ждала Марка Анатольевича. Он как-то странно оглядел ее наряд, но ничего не сказал. Сам же Марк Анатольевич был одет в рабочий комбинезон, резиновые сапоги и видавшую виды панамку.
Ехали долго. Наконец показался дачный поселок. Через несколько минут Зоя Тимофеевна с изумлением разглядывала покосившийся плетень за которым росли несколько слабеньких деревцев и стояло какое-то деревянное покосившееся строение.
-Это что? - она удивленно посмотрела на своего попутчика.
-Это - моя дача! - гордо ответил Марк Анатольевич. - Можешь переодеться в сарае. Там за одно и выберешь себе лопату по душе!
-Какую лопату?! - чуть не закричала женщина. - Ты зачем меня СЮДА привез?
-Как зачем? - Марк Анатольевич был искренне удивлен. - Огород копать! Зачем еще на дачу ездят? Сейчас все вскопаем, потом засадим, а осенью я с тобой урожаем поделюсь!
Зоя Тимофеевна повернулась к своем попутчику, посмотрела на него и рассмеялась. Она смеялась громко и долго, вытирая подступившие слезы.
-Нет уж! Спасибо, Марк Анатольевич, но я домой! Хватит того, что ты и так всю зиму за мой счет прожил! Огород твой я уже не потяну! - она развернулась и пошла по тропинке к остановке автобуса, все так же смеясь.
-Так, а что я тебя должен был на дачу просто так везти? - кричал ей вслед Марк Анатольевич. - Ну что за бабы пошли! Я ее и в театр, и на прогулку, и урожаем готов поделиться... Что ж это все бесплатно что ли?
Зоя Тимофеевна приехала домой, налила себе большую чашку чая и достала прошлогоднее малиновое варенье. Тут же к ней на колени запрыгнул огромный пушистый кот и громко замурчал.
-Вот так вот, Барсик, - погладила кота Зоя Тимофеевна, - в моем возрасте лучше всего водить дружбу с котом!
Вера С.

Счастливы вместе

— Мама, дай мне хоть сейчас пожить спокойно, — кричала моя дочь Лена на весь дом.

— Доченька, но чем же я вам мешаю? Деток твоих помогаю растить, кушать вам готовлю, убираю. И к тому же, некуда мне идти, — пыталась я объяснить дочери, что от меня ещё есть польза в доме.

— Ну не можем мы всю жизнь ютится в двухкомнатной квартире, не можем! — кричала уже в истерике Лена.

— Мои дети хотят жить сами в комнате, а не с тобой, будь человеком, если ты хоть немного любишь нас, уйди! Ведь не на улицу прогоняем тебя, Николай нашёл приличный дом для пожилых людей. Для тебя же старается, а ты вон, какая неблагодарная! — кричала моя дочь.

Лена вышла из комнаты, и хлопнула дверью с такой силой, что штукатурка посыпалась. Леночка была единственной дочерью у нас с мужем. Павла моего не стало 10 лет назад.

Всю жизнь, мы тянулись, пытались дать нашей Леночке всё самое лучшее, а вот как получилось. Вырастили полную эгоистку. У дочери была уже своя семья, двое деток, десятилетний Антон, и Машенька четырех лет. Вот и приходилось нам ютится всем вместе в маленькой квартире.

— Ты понимаешь, что я ненавижу тебя, ненавижу! — вновь забежала ко мне в комнату Лена.

— Ты всю жизнь мне изгадила! Коля сказал, что если ты не уйдёшь, то он уйдет от нас, и оставит меня одну с детьми, — продолжала дочь.

— Леночка, я не понимаю, почему я должна уходить со своей квартиры? Если Николай хочет жить отдельно, пусть разменяет родительскую жилплощадь, ведь у них просторная, трёхкомнатная квартира, — сказала я Лене.

— Замолчи! Закрой свой рот, и не слова не произноси о моем муже! — закричала Лена, и пошла к себе в комнату рыдать в истерике.

Я открыла шкаф, и стала собирать свои вещи. Сил моих больше не было, не могла я жить в такой обстановке, надоели мне вечные скандалы и вечно недовольные лица дочки с зятем.

Устроившись на новом месте, я долго не могла прийти в себя. Всё вокруг было чужим и жалким. Я жила в маленькой комнатушке с соседкой бабой Глашей. Из мебели у нас были две полуразвалившейся кровати, маленький шкаф, и стол. Телевизор был в вестибюле на первом этаже.

Само здание было старое, с грибком и плесенью на стенах, вокруг царила страшная антисанитария.

Единственное, что меня радовало, это огромная зелёная территория вокруг нашего дома. Длинные аллеи, и множество удобно лавочек, делало похожим её на большой, старый парк.

— Как ты оказалась здесь Глафира? — спросила я как-то свою соседку. Ведь понимала, что по доброй воле вряд ли кто-то придет сюда жить.

— Меня сын сюда пристроил. Он обманным путем продал мою квартиру, сказал, что купит мне хороший дом за городом, а потом сказал выбирать, или на улицу идти, или сюда, — старушка заплакала и отвернулась к окну.

— Не расстраивайся, будем теперь вместе поддерживать друг друга, — пыталась успокоить я соседку.

— И чего ты лежишь целыми днями в комнате? Одевайся, пойдём гулять в парк, — сказала я женщине.

Глафира послушно поднялась, и стала собираться на прогулку.

Мы долго бродили с ней пустынными аллеями, а потом сели на лавочку отдохнуть.

— Добрый вечер, девочки! — раздался сзади чей то голос.

Мы оглянулись, и увидели Петровича, нашего хоз работника. Мужчина сгребал опавшие листья в парке.

— Здравствуй, Петрович! Всё работает с утра до ночи, не покладая рук? — спросила мужчину моя соседка.

— Так а что же мне ещё пенсионеру делать? Как не работать. А это твоя новая соседка? Почему не знакомишь нас? — спросил мужчина, и подмигнул мне.

— Знакомься Валентина, это наш местный сердцеед Григорий Петрович, всё надеяться найти здесь жену молодую, — рассмеялась Глафира.

— И ничего плохого в этом не вижу, любви все возрасты покорны, — произнёс мужчина с обидой, и ушёл прочь.

Мы посмеялись с Глафирой от души, и пошли на ужин. После, вернувшись в комнату, увидели огромный букет из осенней листвы, который стоял аккуратно в вазочке.

— А что я тебе говорила, Валентина? Понравилась ты нашему Петровичу, чувствую пахнет дело свадьбой! — произнесла Глафира, и снова расхохоталась.

— Скажешь тоже такое, — покраснела почему-то я.

— А что? Какие твои годы Валентина? Тебе только 60 лет, ещё вполне можно о замужестве подумать? — никак не могла успокоиться моя соседка.

На следующий день, к нам в комнату постучали. Это был Григорий, мужчина принес нам целую корзину яблок.

— Кушайте девочки, это домашние яблоки, с собственного сада.

Мы поблагодарили его, и угостили чаем с пирогом.

— Валентина, выходи сегодня вечером во двор, я тебе гнездо беличье покажу, сколько живу, такой красоты не видел. Белочки очень пушистые, я их кормлю семечками каждый вечер, — произнёс мужчина.

— Я даже не знаю…- засмущалась я .

— Придёт Петрович она, что ей ещё делать? — подмигнула Глафира.

Так началась наша дружба с Григорием. Мужчина рассказал мне всё о себе. Он был бывший военный. Семьи у него никогда не было, и вот сейчас на старости остался одиноким, никому не нужным человеком.

Приближался Новый год, как то к нам зашёл Петрович, и пригласил нас к себе, вместе отпраздновать.

— Чего вам сидеть здесь на праздники? Я уже ёлку во дворе нарядил, стол накрою. Живу я не далеко отсюда, в соседней деревне. Пожалуйста, приходите, — просил нам мужчина.

— Придем конечно, спасибо за приглашение Григорий, — произнесла Глафира.

— Значит завтра в 14- 00, я заберу вас, — ответил довольный мужчина, и ушёл по своим делам.

Григорий как и обещал, заехал за нами на своём стареньком москвиче.

— Да ты оказывается завидный жених, — пошутила Глаша когда мы подъехали к дому.

Дом у него и вправду был добротный, сразу чувствовалась хозяйская рука.

— Это мои владения девочки, — хвастался мужчина показывая нам свой двор.

— Рядом участок тоже мой, это родительский дом. Я его как то продать хотел, да жаль стало, ведь я там вырос, — рассказал нам Григорий.

Мы отлично провели время, встретили Новый год, пели песни, долго разговаривали. Григорий оказался отличным кулинаром, и накрыл нам шикарный стол.

На следующий день, мы собрались уезжать. Мужчина позвал меня в кухню.

— Валюша, не уезжай! Оставайся пожалуйста. Ведь мы одинокие люди, чего нам жить врознь. Я очень привязался к тебе за это время.

Я молчала, не зная что мне ответить. Мне тоже очень нравились мужчина, нравился его просторный дом, деревня.
— Валентина, выходи за меня замуж! Прости, я никому никогда не делал предложение, может что то не то говорю, — покраснел Григорий.

В кухню вошла Глафира, и всплеснув руками, улыбнулся.

— Валентина, ну что ты раздумываешь? Тебе же нравится наш Петрович. Соглашайся! Мне ещё хочется на свадьбе погулять, — рассмеялась как всегда Глафира.

— Хорошо, я согласна! — произнесла я, и покраснела.

Петрович обнял меня от радости, и поцеловал в щёчку.

— Глафира, у меня для тебя тоже предложение есть! — произнёс мужчина.

— Неужто гарем решил на старости открыть? — хохотала Глаша.

— Переезжай в дом моих родителей, ведь продавать я его не буду, а чего ему пустовать? И с нами будешь жить по соседству, всё веселее будет! — улыбнулся Григорий.

Глафира стала серьёзной, и вдруг заплакала.

— Плачешь-то чего? — спросил её Петрович.

— Глафира, соглашайся! Григорий дело говорит!- просила я женщину.

— Спасибо вам мои родные! Я не ожидала такого подарка судьбы на старости, думала придется мне доживать свой век в доме престарелых, — произнесла Глафира.

— Вот и чудненько! Сегодня же едем забираем ваши вещи, больше я вас никуда не отпущу! — сказал Григорий, и пошёл заводить свой москвич.

Жили мы с Петровичем душа в душу. Поначалу я злилась на свою дочь за предательство, а потом поняла, что всё что ни делается, всё к лучшему!

Ведь если бы я жила дома, то не встретила дорогих мне людей, Григория и Глафиру. Я обрела хорошую подругу, и любимого мужа. Мы были счастливы вместе, а что ещё нужно человеку?

Источник: neinteresnogo.net

АНЕЧКА
- Анечка, ты все свои вещи собрала? – соседка, тетя Зина, зашла в комнату, где на кровати сидела Аня. – Готова?
К чему она готова? Жить без мамы? Нет! Не готова и никогда не будет готова!
- Отец приехал, ждет тебя. – Зина поправила на голове черную повязку. – Пора, девочка…
Аня нехотя поднялась и осмотрелась. Комната, где она прожила десять своих лет… Сюда ее принесли, когда она родилась. Здесь она сделала первые шаги, рисовала на обоях, строила «шалаш» из пледа, стульев, подушек и пряталась там с книжками. Ее комната, где мама вешала новые шторы еще год назад и смеялась:
- Девчонки розовый любят, а тебе голубой подавай. Но, по-моему – красиво! Даже очень! У тебя отличный вкус, дочь! Теперь надо коврик в тон.
Коврик они так и не купили…
Аня взяла свой рюкзак с учебниками и вышла из комнаты.
В коридоре стоял отец. Странное слово такое – отец! Папа… Нет, папой она его называть точно не готова.
Первый раз отца Аня увидела две недели назад, незадолго до того, как маму забрали в хоспис. Мрачный высокий мужчина подошел к ней и долго смотрел на нее сверху вниз.
- Аня, значит…
Она молчала. Ей было страшно… Так страшно, как не было никогда в жизни. Даже, когда ее покусала соседская собака; даже когда она свалилась с забора у бабушки на даче и, лежа на спине, пыталась вдохнуть воздух, который почему-то не хотел проникать в легкие и было очень больно; даже когда мама посадила ее рядом и сказала, что скоро они не смогут быть вместе и Аня будет жить с отцом в его новой семье.
Отец тогда пожал плечами и сказал невысокой полной женщине, которая приехала с ним:
- Такая же, как мать! С головой, видимо, проблемы, придется разбираться.
- Погоди, Сергей, что ты сразу! Она ребенок совсем, к тому же
напуганный.
- Чего ей меня бояться?
- Может потому, что она тебя никогда не видела?
Отец дернул плечом и ушел в другую комнату.
- Меня Лина зовут, Анечка. Я жена твоего папы и мама твоего братика, Даника.
Аня разглядывала лицо этой женщины и пыталась представить, что ей придется видеть его каждый день. Она села на корточки, уткнулась в коленки и заплакала.
- Анютка, да ты что?!
Аню подняло над полом, и она поняла, что сидит на коленях у этой женщины, которая ее обнимает и гладит по волосам:
- Не плачь, детка, никто тебя не обидит!
Аня ей не верила.
Не обидеть ее могла только мама. И еще бабушка, но не всегда. И бабушка же все время твердила:
- Никому ты, кроме матери, не нужна. Никто чужого ребенка любить не будет! Мир так устроен!
Аня ей верила. Потому, что бабушка всегда говорила правду. Ну, или ей так казалось…
В тот раз они пробыли недолго и уехали. Аня осталась с тетей Зиной, соседкой и своей крестной.
- А ты меня можешь к себе забрать?
- Анюта, я бы с радостью, но отец твой отказал. Я просила. Ты прости меня, но здесь я ничего сделать не могу.
Аня опустила голову.
- Но ты знай, если что случится – придешь сюда! Не бегай, не ищи, где приткнуться! Я всегда тебе помогу, ты поняла?
Девочка кивнула.
Спустя полторы недели не стало мамы. Аня почти не помнила, что происходило в эти дни. Ее просто брали за руку и куда-то вели, что-то говорили делать. Помнила холодную церковь, и кто-то подталкивает ее вперед, шепчет что-то на ухо, но ей так страшно даже смотреть в ту сторону, куда ее толкают, что она начинает задыхаться. Она закрывает глаза. Вдруг, кто-то берет ее за руку и выводит на улицу. Свежий морозный воздух обжигает залитые слезами щеки, и она поднимает голову. Лина…
- Плачь, маленькая, плачь, это хорошо! Пусть боль уходит…
Потом, она сидит рядом с Зиной, и та пытается ее покормить. Как маленькую, с ложки. Но ей не хочется есть, все кажется горьким.
А сегодня ей нужно уйти из их с мамой дома.
- Все взяла, ничего не забыла? Я сюда больше не поеду.
Аня кивнула. Разговаривать не хотелось. Да никто от нее разговоров и не ждал. Отец повернулся и молча пошел к выходу. Они сели в машину и тронувшись, он включил какую-то радиостанцию. Выкрутив звук погромче, начал подпевать.
Аня смотрела в окно на улицы, которые проносились мимо. Ее школа, музыкалка, куда ее водила бабушка, парк, где они гуляли с мамой… Потом они выехали за город, и Аня незаметно для себя уснула.
Проснулась она, когда машина остановилась возле высокого забора. На улице было уже темно. Они вышли из машины и пошли по дорожке к дому. Распахнулась дверь. На пороге стояла Лина, держа на руках маленького мальчика.
- Нормально доехали? Анюта, заходи!
Аня приостановилась на пороге, и отец подтолкнул ее в спину:
- Ну, что встала? Не съедят тебя здесь.
Дом был небольшим. Три комнатки и кухня. Лина постелила Ане в комнате Даника.
- Пока здесь поспишь, а потом мы что-нибудь придумаем. Я тебе столик присмотрела, чтобы уроки делать, завтра пойдем с тобой в магазин, посмотрим. Если понравится – купим.
- Хорошо, спасибо! – Аня удивилась, как странно звучит ее голос, как будто чужой совсем.
- Ну, вот и ладно. Пойдем, я тебя покормлю и спать. Ты устала, наверное.
Утром Аня открыла глаза и зажмурилась. Солнце било в окно и заливало ярким светом всю комнату. Возле ее раскладушки стоял маленький Даник и пытался уложить рядом с Аней потрепанного медвежонка. Когда он увидел, что Аня открыла глаза – замер. Потом тихонько подвинул медведя ближе.
- Тебе!
- Спасибо! – Аня взяла в руки медвежонка и стала разглядывать его. – Красивый!
- Пойдем! – Даник затопал к двери.
Аня поднялась и пошла за братом. Он привел ее на кухню, где пахло чем-то сдобным и вкусным.
- Проснулась? Доброе утро! Данька весь измаялся, ждал тебя. Иди, умойся и будем завтракать. Любишь ватрушки?
Аня кивнула.
- Отец уже на работу уехал, так что мы сами до вечера. – Лина глянула на девочку и увидела, как та с облегчением выдохнула.
Аня сложно привыкала к новому месту, к новым людям. Плохо спала по ночам. Лина будила ее, когда она начинала кричать или плакать, поила чаем с ромашкой и укладывала снова, просиживая с ней иногда час, иногда два, пока Аня не заснет. Однажды, Лина уехала к матери на два дня, оставив Даника и Аню с отцом. Были выходные и Сергей был дома. Ночью Аня проснулась от того, что кто-то сильно тряс ее за плечо:
- Что ты раскричалась? Весь дом перебудила! Ну-ка, быстро спать!
Аня спросонья даже не поняла сначала, что это за страшный человек кричит на нее и до самого утра пролежала потом, слушая дыхание маленького Даньки, потому что боялась закрыть глаза. Поэтому, была рада, когда утром увидела на кухне Лину.
Именно Лина устроила ее в школу, помогала делать уроки, ездила за одеждой и обувью. А еще не жалела ее, не причитала по пустякам, а старалась, чтобы Аня привыкла поскорее, относилась к ней, как к Дане, не давая спуску и ругая, если нужно было, или хваля - если заслужила. Ее очень удивило, что Анюта может помыть посуду или пол, не спрашивая, без просьб, как само собой разумеющееся. Первый раз, когда Лина вернулась из магазина и увидела, что Аня заканчивает мыть пол в кухне, она всплеснула руками:
- Анечка! Какая же ты умничка! Спасибо тебе огромное! У меня так спина болела последние дни, а тут такой подарок!
Аня покраснела и нагнулась над ведром, отжимая тряпку.
- Ерунда!
- Ничего не ерунда, а самая лучшая мне помощь!
Лина не старалась заменить Ане маму, даже как-то сказала:
- Я ведь тебе не мама, Анюта, мама у тебя одна, и ты ее помни, не забывай. Пока помнишь – она живет, память о ней живет, поняла? А вот другом тебе стать могу, если разрешишь. Пока ты еще не очень большая, а потом поймешь, что хорошо, когда есть у кого спросить что-то по-нашему, по-женски.
Аня тогда не очень поняла, но про маму запомнила. Отец не разрешил повесить портрет мамы над кроватью Ани, которую купили и поставили в комнате Даника, которая стала общей детской.
- Ни к чему это, стены дырявить!
Тогда Лина купила маленькую рамку, вставила туда фотографию матери Ани и положила той под подушку.
- Тут она с тобой рядом, и ты ее в любой момент увидеть можешь.
Аня училась средне, скорее хорошо, чем плохо. Иногда просила Лину что-то объяснить, что не поняла в школе, но вот с математикой было плохо.
- Отец бы объяснил, он соображает, а я нет. Только времени у него нет, работает, видишь, совсем допоздна.
Аня молчала. Меньше всего ей хотелось обращаться с просьбами к отцу. Отношения у них так и не сложились толком.
Прошло почти два года и жизнь Ани снова круто изменилась. Отец развелся с Линой.
- Вот так бывает, Анечка… - Лина вытирая слезы, собирала вещи.
- А куда вы с Даником теперь?
- У меня квартира есть, туда и поедем. Смотри, я тебе тут на бумажке адрес написала и за рамку засунула, чтобы не потерялся. Это недалеко, две остановки на трамвае. Не болтайся после школы нигде, будешь приезжать ко мне и делать уроки, поняла?
Аня кивнула.
- Хорошо! А на отца зла не держи, всяко в жизни бывает.
Новая избранница отца, Галина, на следующий день, после того как переехала, заявила:
- Я в няньки не нанималась! Девка взрослая уже – сама за собой, поняла?
- Поняла.
А еще через неделю отец велел ей собрать вещи:
- К бабке тебя отвезу, будешь там жить.
Аня позвонила Лине:
- Где это? Куда он меня повезет?
- Анечка, не волнуйся, это рядом. На соседней улице. Еще ближе будешь к нам. Вот только… Как же он тебя…
- Что?
- Аня! Бабушка болеет сильно, еле ходит. Поэтому, думаю, он тебя туда и отправил, чтобы ты помогала. Раньше я за ней ухаживала. Слушай меня внимательно! Я как ходила помогать, так и буду. Это не для отца, мне тебя жалко, маленькая ты еще совсем для таких дел. Но ты отцу ничего не говори, а то будет скандал, поняла?
- Поняла.
- Вот и хорошо! И ничего не бойся.
Аня не стала говорить Лине, что не особо и боится. За эти несколько лет она уже поняла, что Лина ее не бросит.
Прошло больше года. Лина неоднократно просила бабушку Ани, мать Сергея, повлиять на сына, чтобы позволил забрать девочку, ведь сам ее воспитывать не планировал. Но, та уперлась:
- Нет! Я уже привыкла! Как я без Анечки? Она мне и глаза, и уши, и руки с ногами. Ты, Линка, эгоистка! Хочешь себе бесплатную помощницу заполучить! Чтобы сидела с Данькой твоим, а ты гулять будешь!
Лина молча вытирала суп с подбородка бывшей свекрови и поглядывала на Аню, которая делала уроки за столом в гостиной. Та все слышала и усмехалась, уткнувшись в тетрадь. Она многое стала понимать за последние пару лет. Кто кому родной, а кто не очень. Для нее родными стали именно Лина и Даник. Аня водила его в школу, помогала, когда получалось с уроками. И, когда она приходила в квартиру, где жили ее бывшая мачеха и брат, она знала, что там ее ждет что-то вкусное, то, что Лина приготовила специально для нее. Жили они скромно, отец почти не помогал своему второму ребенку, но Лина умудрялась выкроить немного для того, чтобы побаловать детей. И никогда не делала разницы между сыном и падчерицей.
Правда, времени на то, чтобы побыть у Лины, у Ани почти никогда не было. Бабушка велела повесить над кроватью расписание занятий и звонков, и устраивала целые представления стоило Ане задержаться хоть на десять минут:
- Смерти моей хочешь? У меня опять давление подскочило! Что ж ты такая бессердечная?!
Аня молча меняла ей памперс и уходила на кухню греть обед. На следующий учебный год, зная, что всем, кроме Лины, наплевать, что там у нее в школе, она спокойно дописала на каждый день по лишнему уроку, а то и по два, тем самым выгадав себе час-два свободного времени.
- Что так много занятий-то?
- Бабушка, ну так восьмой класс уже!
Пришло время думать о том, куда идти дальше учиться и идти ли. Отец был против.
- Пойдешь в магазин работать, с Галиной, я договорился.
- Я не хочу в магазин, я хочу в колледж. Аня первый раз подняла голос против отца.
- А тебя кто спрашивал? Я за тебя платить буду, пока ты учиться будешь? Не мечтай!
- Там стипендия есть.
- Курам на смех твоя стипендия. Я сказал – не будет этого! Все, не обсуждается!
Аня не знала, что делать. Пока она несовершеннолетняя – она ничего не может решать за себя.
- Лина, что делать?
- Не знаю пока. Думать надо. Но, учиться ты будешь, я тебе обещаю!
Через пару недель Аню приехала проведать Зина.
- Анечка, подожди. Можно через суд пойти, конечно, признать тебя дееспособной, но мы на юристах разоримся. Поэтому, лучше подождать. Потеряешь год. Или не потеряешь, если в десятый пойдешь... Но тут вопрос сложный пока... Зато потом будешь сама себе хозяйка. Ты же в школу поздно пошла, почти восемь тебе было, так что восемнадцать не за горами. Жилье у тебя есть, квартира мамина стоит, я присматриваю. Да и деньги у тебя есть.
- Зин, откуда?
- Как откуда?! А пенсия?
- Какая пенсия?
-Которую ты за маму должна получать.
-Я ничего об этом не знаю.
- Значит отец получал. Вот что... Поговорю-ка я с отцом твоим.
- Что ты задумала?
- Погоди пока, лишь бы получилось.
Зинаида позвонила Сергею:
- Разговор есть. Мне? Да это больше тебе надо.
Встретившись с отцом Ани, она приехала к Лине, у которой останавливалась всегда, когда приезжала проведать крестницу.
- Значит так, выкупила я тебя.
Лина с Аней удивленно переглянулись.
- Что сделала? – глаза Ани стали как круглые плошки.
- Выкупила! – Зина засмеялась. – Ох, и жадный же у тебя отец, Анька! Правда видно бабка твоя говорила, что ему везде только деньги мерещатся. Она ведь умная была, баба Маня, припасливая. Сергей это быстро понял, стал за матерью твоей ухаживать, ведь гол был как сокол. А мамка твоя у бабы Мани получилась, как есть, волшебная на всю голову. Видела в людях только хорошее. И отца твоего полюбила непонятно за что. Он ведь как узнал, что она в тягости, так и бросил ее в тот же день. Понял к тому времени, что от бабы Мани ему ничего не обломится. А мама, Ань, до самого твоего рождения ждала, что вот-вот приедет. Даже, когда бабка твоя показала ей письмо, в котором он от вас отказался, сказала, что может он еще одумается. Так и прождала его всю жизнь, ни на кого не смотрела.
- Я его тоже поначалу не разобрала. – Лина подлила чаю и села на свое место. – Думала, что раз молчаливый, серьезный – настоящий мужчина. Ан, нет… Ну да и ладно, зато у меня теперь дети есть. Вы моя радость, Анечка! Ты и Данька. А за это многое простить можно. Но, что-то мы ушли от темы. Зина! Что значит - ты ее выкупила?
- Мать твоя, когда уже совсем плохая была, позвала меня и отдала мне вот это. – Зина достала из сумки маленькую шкатулку. – Это бабки твоей, Мани. Сказала, чтобы я с умом распорядилась, когда время придет. Анечка, я думаю, что пришло. Ты мне веришь?
- Зин, как себе! – Аня открыла шкатулочку. Внутри лежало два кольца.
- Вот третье я ему и отдала. Кольцо дорогое, я к ювелиру ходила. Оценила его и эти два. Эти подороже будут, ну да он и обойдется! Они твои, Аня. Сергей позволил тебе жить у меня. Доверенность и бумаги
завтра оформим у нотариуса. Я ему наплела, что хочу тебя работать устроить к себе в магазин. Что ноги болят, а брать кого-то с улицы не хочу. Я точно знаю, что проверять он тебя не станет, а мы сделаем как хотим и учиться ты будешь спокойно.
Аня бросилась на шею Зинаиде.
- Спасибо!
Лина утирала слезы. Аня обняла ее:
- Линочка, не плачь! Я приезжать буду. Куда я без тебя и без Даньки?
- Главное, учись! За остальное не волнуйся, никуда мы не денемся. Ох, Аня! – Лина посмотрела на девушку, - а бабушка как же?
- А, пусть теперь Сергей сам о матери подумает. А то, ишь, устроился! Я с ним на эту тему ругаться не стала, пусть бумажки подпишет сначала. Да он, по-моему, как-то и не вспомнил про нее. Будем надеяться, что до завтра и не вспомнит. Когда он у матери последний раз был?
- Не помню, может пару месяцев назад. – Аня пожала плечами.
- Анька, молчи, как партизан на допросе, бабке о наших планах. Ничего не говори, поняла?!
Аня усмехнулась:
- Уж куда понятнее! Зин, ну я не враг себе. А бабушку мне все-таки жалко…
Зина обняла девочку:
- Вся в мать…
Через неделю все формальности были улажены, Зина, получив доверенность от отца Ани, забрала ее документы из школы и увезла девочку к себе.
Лина шла с работы, когда у нее в сумке зазвонил телефон:
- Анютка! Ну как?! Молодец! – Лина крикнула так громко, что удивленно оглянулись прохожие. – Ты - молодец! Я знала, что ты справишься!
Поговорив еще немного с Аней, она сбросила вызов и, припевая, пошла с сторону дома. Навстречу ей шел Сергей.
- А, ты…
- И тебе здравствовать! – Лина прошла было мимо, но он остановил ее.
- Как сын?
- Жив, здоров и даже немного упитан. Про дочь что ж не спросишь?
- А тебе откуда знать?
- Птичка на хвосте принесла.
- И что же?
- Аня будет врачом, как и мечтала.
- Да сейчас! Учиться надо, а где ей.
- Поступила она. И не в колледж, а в университет.
- Как это? – Сергей ошарашенно смотрел на Лину.
- Так это! Она девочка умная и Зинаиде спасибо!
- Ну, я ей покажу! Завтра же к нотариусу пойду!
- Зачем?
- Бумаги отзову!
- Эх ты, папаша! – Лина презрительно сощурилась. – Ты хоть помнишь, когда дочь твоя родилась?
Сергей пошел красными пятнами.
- Ей уже восемнадцать – это раз! Попробуешь ее тронуть – будешь со мной дело иметь – это два! Я, Сережа, могу быть не белой и не пушистой! Посмеешь портить жизнь Ане или Данику – я костьми лягу, но ты под суд пойдешь. За жизнь ее «веселую», за то, что к бабке в сиделки ее определил, да и за пенсию ее с тебя спросят, которая непонятно куда делась! Сколько там за эти годы накапало? Сколько ты с молодой женой прогулял? То-то! Понял меня?
- Понял! – скрипнул зубами Сергей.
- Ну и ладненько! Галине - привет!
- Не передам! – огрызнулся Сергей.
- Что так?
- Разошлись мы!
- Как печально! Но знаешь, а ей повезло!
- В чем это?
- Детей у вас совместных не было! Бывай!
Лина пошла дальше. А Сергей смотрел ей в след и удивленно подумал:
«Надо же! А с виду такая! Откуда что берется?»
А через три года, на Аниной свадьбе, ведущий, которого забыли предупредить, выкрикивал:
- А теперь, родители невесты! Мама? Папа?
- Отца здесь нет, зато мамы аж две! – Аня поднялась из-за стола. – Мама Зина, мама Лина, идите сюда!
Она вышла из-за стола навстречу женщинам и разом обняла обеих.
- Вот такая я богатая! Кому еще так везет?
©Lara's Storis

В январе 1943 года одна ленинградка, Зинаида Епифановна Карякина, слегла. Соседка по квартире зашла к ней в комнату, поглядела на нее и сказала:
— А ведь ты умираешь, Зинаида Епифановна.
— Умираю, - согласилась Карякина. - и знаешь, Аннушка, чего мне хочется, так хочется - предсмертное желание, наверное, последнее: сахарного песочку мне хочется. Даже смешно, так ужасно хочется.
Соседка постояла над Зинаидой Епифановной, подумала. Вышла и вернулась через пять минут с маленьким стаканчиком сахарного песку.
— На, Зинаида Епифановна, - сказала она. - Раз твое такое желание перед смертью - нельзя тебе отказать. Это когда нам по шестьсот граммов давали, так я сберегла. На, скушай.
Зинаида Епифановна только глазами поблагодарила соседку и медленно, с наслаждением стала есть. Съела, закрыла глаза, сказала: «Вот и полегче на душе», и уснула. Проснулась утром и… встала.
Верно, еле-еле, но ходила.
А на другой день вечером вдруг раздался в дверь стук.
— Кто там? - спросила Карякина.
— Свои, - сказал за дверью чужой голос. - Свои, откройте.
Она открыла. Перед ней стоял совсем незнакомый летчик с пакетом в руках.
— Возьмите, - сказал он и сунул пакет ей в руки.- Вот, возьмите, пожалуйста.
— Да что это? От кого? Вам кого надо, товарищ?
Лицо у летчика было страшное, и говорил он с трудом.
— Ну, что тут объяснять… Ну, приехал к родным, к семье, привез вот, а их уже нет никого… Они уже… они умерли! Я стучался тут в доме в разные квартиры - не отпирает никто, пусто там. Что ли, - наверное, тоже…как мои… Вот вы открыли. Возьмите. Мне не надо, я обратно на фронт.
В пакете была мука, хлеб, банка консервов. Огромное богатство свалилось в руки Зинаиды Епифановны. На неделю хватит одной, на целую неделю!.. Но подумала она: съесть это одной - нехорошо. Жалко, конечно, муки, но нехорошо есть одной, грех. Вот именно грех - по-новому, как-то впервые прозвучало для нее это почти забытое слово. И позвала она Анну Федоровну, и мальчика из другой комнаты, сироту, и еще одну старушку, ютившуюся в той же квартире, и устроили они целый пир - суп, лепешки и хлеб. Всем хватило, на один раз, правда, но порядочно на каждого. И так бодро себя все после этого ужина почувствовали.
— А ведь я не умру, - сказала Зинаида Епифановна. - Зря твой песок съела, уж ты извини, Анна Федоровна.
— Ну и живи! Живи! - сказала соседка. - Чего ты... извиняешься! Может, это мой песок тебя на ноги-то и поставил. Полезный он, сладкий.
И выжили и Зинаида Епифановна, и Анна Федоровна, и мальчик. Всю зиму делились— и все выжили.
Ольга Берггольц, фрагмент из книги «Говорит Ленинград»

ЗДОРОВЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ
Ипполит Матвеич, служил в тресте по снабжению. То есть он был начальником отдела снабжения, а значит. Сидел на окладе и товарах. Ипполит Матвеевич был старым холостяком. И не в смысле возраста, а по стажу. Так сказать, по выслуге лет. Проще говоря. Он никогда не был женат. И не потому, что ему не хотелось, чтобы его дома кто-то ждал, а из-за врождённой робости.
Которую он скрывал под напускной серьёзностью, ворчливостью и суровым взглядом небесно –голубых глаз. Ох уж мне эти, голубые глаза. Множество женщин из треста вздыхали по этому завидному жениху. Даже Раиса Михайловна. Начальница планового отдела и красавица во всех смыслах этого слова. Но.
Все подходы к нему при помощи коротких юбок, невинного взгляда и глубокого вздоха вырезом в платье, заканчивались выговором по работе. Не на бумаге, а словесно.
Ипполит Матвеич. Глядя на голые коленки, вырез и глаза, страшно робел и смущался, а значит. Начинал читать лекцию по правильному ведению отчётности и требовал соблюдения рабочего графика. Ну, кто –же, согласитесь дамы и господа, будет опосля такого приёма продолжать заигрывания? Вот, никто и не продолжал.
А Ипполит приходил домой в пустую квартиру и ругал себя. За то, что отшил очередную соискательницу. Но на большее не решался.
Фира Марковна работала в том-же тресте. В столовой. Она готовила и потом стояла на раздаче. Фира была женщиной видной. Со всех сторон. В смысле спереди, сзади и вообще, по всей окружности.
Ипполит Матвеич завидев Фиру Марковну в столовке, куда ходили столоваться все сотрудники треста. Краснел, бледнел и не мог оторвать взгляда от мощной груди ейной. Фира Марковна самолично его обслуживала. Она приносила лично к нему за столик второе блюдо – квашенную капусту. Довольно мерзкое блюдо, поскольку она была просрочена. Но. Это не смущало Ипполита.
Он краснел, бледнел и с его носа в борщ спадали очки. Ипполит Матвеевич закашливался и вытаскивая очки из тарелки вилкой, объяснял соседям.
И Фире Марковне, что он болезненный с детства и эта проклятая инфлюэнца таки добьёт его когда – нибудь. Все знали о его неровном дыхании к видной даме из столовой и ждали, когда-же он решится. А Ипполит Матвеевич всё ходил в столовку, краснел, бледнел, ронял очки и не мог отвезти взгляда от аппетитных полушарий выпиравших из-под тесной формы Фиры. На большее он не мог решиться.
Но однажды, проходя через парк после работы. Ипполит Матвеич увидел, как Фира Марковна в халатике выгуливает огромного и толстого серого кота. Не заметить её, было просто невозможно. Такие формы убивают наповал с полукилометра. А Ипполит был значительно ближе.
Он подошел и как галантный кавалер сделал комплимент.
-Вы таки любите животных, как я поглядю. Это же не кот, а прямо тигр какой-то. И красив, впрочем, как и его хозяйка.
Фира Марковна зарделась вся и поправила халатик на груди.
- Он у меня очень благородных кровей. Кивнула она на большого кота. Какой породы я не упомню уже, но самой что ни на есть знатной.
-По нему видно. Заметил Ипполит Матвеевич. Морда лица у него, ну прям как с импортных журналов.
И действительно. Морда лица у Кузи была квадратная. Ну, просто, два на два. И оттуда торчали усы, нос и уши. За ними шло толстое пузо и шикарный хвост.
-Какой у вас халатик импозантный. Соригинальничал Ипполит. И стал судорожно вспоминать, что означает сие слово. Впрочем…
Фира Марковна не обиделась, а значит, слово понравилось.
Она опять же, вся зарделась и спросила Ипполита Матвеевича.
- А не желаете ли борщика, домашнего приготовления.
-Борщика? Простонал Ипполит и в его глазах загорелся постоянный голодный огонь.
- И котлеток с пюрешечкой. Добила его Фира Марковна. С ивасиками. И лучком, мелко нарезанным с помидорками в подсолнечном масле.
Этого удара под дых, Ипполит Маркович вынести уже не смог. Он покраснел, побелел, уронил очки и споткнувшись, чуть не упал. Ему так захотелось есть, что даже голова закружилась.
-Ой. Забеспокоилась Фира Марковна. Какие у вас организмы нежные.
-Это у меня инфлюэнца. Оправдывался Ипполит Матвеевич. От неё, проклятой, все беды, и схватился за руку подставленную Фирой Марковной.
Та прижала его плотнее к своей окружности и повела есть борщик и котлетки с пюрешечкой.
Кузя довольный окончанием прогулки быстро семенил за ними.
На следующий день, Ипполит Матвеевич был сам не свой и всё вспоминал обед и халатик Фиры Марковны. Который она кокетливо одергивала всё время.
В конце недели он был приглашен опять в гости. И не мог ни о чём думать, кроме этого. Так что, работа не клеилась.
А Фира Марковна вдруг ни с того ни с сего, решила заняться здоровым образом жизни. То есть похудеть. Садиться на диету сил не было. И Фира решила заняться бегом. И за неделю сбросить килограмм этак двадцать, хотя бы.
Она одела моднячий фильдеперсовый спортивный костюм. Привезённый знакомой дамой из –за рубежа. И этот костюм так обтягивал все её прелести, что мужчины спотыкались метров за двести. Откуда очень даже запросто можно было наблюдать все ньюансы фигуры Фиры Марковны. Хотя. Лично у меня есть подозрения, что это был совсем и не спортивный костюм.
С собой, чтобы не было скучно. И не мучиться одной. Фира брала Кузю на поводке. И бежала с ним. Вернее, тащила за собой несчастного кота. Который упирался как мог, дико орал и постоянно изображал обморок. Что, впрочем, никогда не помогало, но.
Он успевал перегрызть поводок и с диким криком, раненной в самое сердце чайки, бежал и прятался…
За самых больших собак, которых выгуливали во дворе. Собаки, обескураженные таким обходным манёвром, с удивлением и открытой пастью наблюдали за странным котом.
Который вместо того, чтобы убежать, жался к их большим лапам. Они упускали самое главное из виду. Несчастные.
И когда им приходило в голову посмотреть туда, куда был устремлён полный ужаса взгляд Кузи, было уже поздно.
Собака видела Фиру Марковну в облегающем фильдиперсовом костюме с раскрытыми руками. С криком, летевшей точно на неё. Вынести такой картины не была способна никакая собака. После этого, обычно, овчарки, доги, боксёры и лайки, впадали в состояние крайнего ужаса и падали на землю, прикрыв лапами голову и поскуливая от страха. Некоторые не могли сдержать немедленный позыв мочевого пузыря.
Фира Марковна хватала кота и посадив на связанный уже поводок с ошейником объясняла.
-Собаки, Кузечка, пошли нынче не те. Совсем, можно сказать, никакие. Ни тебе в ногу вцепиться, ни гавкнуть. Тьфу просто, а не собаки.
Несчастный Кузечка, подвывая от безысходности и усталости, ронял обильные слёзы и тащился за своей бегущей мучительницей.
В конце недели, Ипполит Матвеевич с букетиком ромашек застал Фиру Марковну именно за этим занятием.
Будучи не в состоянии отвести взгляда от её фигуры, выгодно подчёркнутой спортивным костюмом.
Ипполит Матвеевич покраснел и запинаясь спросил.
- И шо это такое? Уважаемая Фирочка Марковна вы такое делаете в этом сногсшибательном наряде?
Фира покраснела и смутившись признала что бегает, чтобы похудеть. То есть собралась вести здоровый образ жизни.
- Ни, ни! Упаси Боже! Вдруг забеспокоился Ипполит Матвеевич.
Если вы за покушать волнуетесь, то это напрасно. Пущай волнуются те, которые не любят. Вот им-то, как раз и надо бегать, раз кушать не любят.
Какое такое похудеть? Позвольте вам заметить, что мужчины не собаки. И совсем не любят, когда из женщинов, в разные стороны торчит множество кОстев.
А вы- таки, такая импозантная дама, соблазнительная со всех сторон, что вам этих безобразиев совсем не надо. Тем более, что профессор один мой знакомый сказал, что от этого самого бега, одно расстройство и изжога.
-Ну, раз профессор сказал. Заметила Фира Марковна. Она уже поняла, что у Ипполита Матвеевича в знакомых одни образованные люди и сам он, человек обходительный.
-Так пойдёмте. Продолжила Фира. Пойдёмте, покушаем котлеток с жаренной картошечкой. А потом немного жареной рыбки и ивасиков с лучком, и мелко нарезанными помидорками. А то у меня уже, ей Богу, скоро от голоду, изжога начнётся.
И подхватив Ипполита Матвеевича по руку и прижав его к себе, пошла по направлению к дому. Кузя, которого Фирочка подхватив, несла в левой руке, смотрел на Ипполита Матвеевича широко раскрытыми глазами, полными обожания. И всё время пытался лизнуть его руку. Мучения с бегом закончились.
Они шли кушать котлетки с картошечкой, рыбкой и весело обсуждали что-то про здоровый образ жизни. Они смеялись, а Кузя держался лапами за Ипполита Матвеевича и не собирался отпускать.
А через полгода они расписались. И как-то само собой так вышло, что Фирочку за выдающиеся заслуги в столовом деле, назначили заведующей.
А ещё через несколько месяцев у них родились двое ребёнков. Одна девочка. И ещё одна девочка. Ну да, всё правильно.
Двое девочков. Хорошеньких, кругленьких с полненькими розовыми щёчками.
Да. Совсем забыл. Ипполит Матвеевич, как-то придя с работы, принёс найденного по дороге домой худого, как щепка, рыжего кошачьего малыша.
-Вот, Фирочка. Заметил Иппполит. Бежал за мной и кричал. Худой он и голодный. Бег до добра не доводит. Может, мы его оставим и покормим?
-Да, Боже ж ты мой. Всплеснула руками Фира Марковна. И поставила пред пушистым малышом миску полную фарша.
Кузя подошел к несчастному котёнку, дрожавшему и спешно глотавшему кусочки фарша не пережевывая, и толкнул его своей большой головой. По отечески. А потом подтянул к себе и стал облизывать.
-Да Боже ж ты мой. Повторила Фира Марковна и прослезилась.
Теперь у них по дому ходят два кота. Один рыжий, другой серый. И оба с мордами лица прямо два на два. Из которых торчат усы, носы и уши, а за ними…
Бегают две девочки и Ипполит Маркович. Совершенно счастлив. Ну, просто абсолютно. У него теперь есть всё, что он хотел.
А вы, дамы и господа, говорите, диета, здоровый образ жизни…
Нам это ни к чему. Потому как, от этого ничего кроме расстройства нервной системы и изжоги не бывает.
Тем более один знакомый профессор это подтверждает.
Так что. Кушайте себе на здоровье. Честное слово.
И пусть вам будет счастье. Как у Ипполита Матвеевича и Фиры Марковны.
ОЛЕГ БОНДАРЕНКО