Николай Цискаридзе: «Большой театр — это и я!»

https://www.novayagazeta.ru/articles/20 … gn=regular

Яков Сегель

Сестра Фаины Раневской, Изабелла, жила в Париже. В силу ряда обстоятельств она переехала в Советский Союз. В первый же день приезда, не смотря на летнюю жару, Изабелла натянула фильдеперсовые чулки, надела шёлковое пальто, перчатки, шляпку, побрызгала себя "Шанелью", и сообщила сестре:
- Фаиночка, - я иду в мясную лавку, куплю бон-филе и приготовлю ужин.
- Не надо! - в ужасе воскликнула Раневская. В стране царили процветающий дефицит и вечные очереди. Она понимала, как это подействует на неподготовленную жительницу Парижа.
- Не надо! - я сама куплю!
- Фаиночка, бон-филе надо уметь выбирать, а я это умею, - с гордостью заявила Изабелла и направилась к входной двери. Раневская, как панфиловец на танк, бросилась её наперерез.
- Я пойду с тобой!
- Один фунт мяса выбирать вдвоём - это нонсенс! - заявила сестра и вышла из квартиры. Раневская сделала последнюю попытку спасти сестру от шока советской действительности:
- Но ты же не знаешь, где наши магазины!
Та обернулась и со снисходительной улыбкой упрекнула:
- Ты думаешь я не смогу найти мясную лавку?
И скрылась в лифте.
Раневская рухнула в кресло, представляя себе последствия первой встречи иностранки-сестры с развитым советским социализмом.
Но говорят же, что Бог помогает юродивым и блаженным: буквально через квартал Изабелла Георгиевна наткнулась на маленький магазинчик, вывеска над которым обещала "Мясные изделия".

Она заглянула вовнутрь: у прилавка толпилась и гудела очередь, потный мясник бросал на весы отрубленные им хрящи и жилы, именуя их мясом, а в кассовом окошке толстая кассирша с башней крашенных волос на голове, как собака из будки, периодически облаивала покупателей.
Бочком, бочком Изабелла пробралась к прилавку и обратилась к продавцу:
- Добрый день, месье! Как вы себя чувствуете?
Покупатели поняли, что это цирк, причём, бесплатный, и, как в стоп-кадре, все замерли и затихли. Даже потный мясник не донёс до весов очередную порцию "мясных изделий". А бывшая парижанка продолжала:
- Как вы спите, месье?... Если вас мучает бессонница, попробуйте перед сном принять две столовых ложки коньячка, желательно "Хеннесси"... А как ваши дети, месье? Вы их не наказываете?..
Нельзя наказывать детей - можно потерять духовную связь с ними. Вы со мной согласны, месье?
- Да, - наконец выдавил из себя оторопевший мясник и в подтверждение кивнул.
- Я и не сомневалась. Вы похожи на моего учителя словесности: у вас на лице проступает интеллект.
Не очень понимая, что именно проступает у него на лице, мясник на всякий случай смахнул с лица пот.
- Месье, - перешла к делу Изабелла Георгиевна, - мне нужно полтора фунта бон-филе. Надеюсь, у вас есть.
- Да, - кивнул мясник и нырнул в кладовку. Его долго не было, очевидно, он ловил телёнка, поймал его, зарезал и приготовил бон-филе. Вернулся уже со взвешенной и завёрнутой в бумагу порцией мяса.

- Спасибо, - поблагодарила Изабелла. И добавила: - Я буду приходить к вам по вторникам и пятницам, в четыре часа дня. Вас это устраивает?
- Да, - в третий раз кивнул мясник.
Расплачиваясь в кассе, Изабелла Геогиевна порадовала толстую кассиршу, указав на её обесцвеченные перекисью волосы, закрученные на голове в тяжелую башню:
- У вас очень модный цвет волос, мадам, в Париже все женщины тоже красятся в блондинок. Но вам лучше распустить волосы, чтобы кудри лежали на плечах: распущенные волосы, мадам, украсят ваше приветливое лицо.
Польщённая кассирша всунула два указательных пальца себе за обе щеки и стала с силой растягивать их, пытаясь улыбнуться.
Когда, вернувшись домой, Изабелла развернула пакет, Фаина Георгиевна ахнула: такого свежего мяса она давно не видела, очевидно, мясник отрезал его из своих личных запасов.
- Бон-филе надо уметь выбирать! - гордо заявила Изабелла.
С тех пор каждый вторник и каждую пятницу она посещала "Мясные изделия". В эти дни, ровно в четыре часа, мясник отпускал кассиршу, закрывал магазин, вешал на дверь табличку "Переучёт", ставил рядом с прилавком большое старинное кресло, купленное в антикварном магазине, усаживал в него свою дорогую гостью, и она часами рассказывала ему о парижской жизни, о Лувре, об Эйфелевой башне, о Елисейских полях...
А он, подперев голову ладонью, всё слушал её, слушал, слушал... И на лице его вдруг появлялась неожиданная, наивная, детская улыбка..

Александр Ширвиндт: «Если совсем брошу пить – боюсь, вырастут крылья.

https://otzvezd.ru/intervyu-so-zvezdami … rylja.html

Немного о С.Рахманинове

Какой-то французской пианистке очень хотелось, чтобы ее прослушал Рахманинов.
Наконец ей это удалось, и, явившись в его парижскую квартиру, она сыграла ему труднейший этюд Шопена без единой ошибки. Рахманинов внимательно выслушал исполнительницу, затем недовольно поднялся из кресла и произнес:
- Ради Бога, хотя бы одну ошибку!
Когда пианистка ушла, он пояснил:
- Это нечеловеческое исполнение, это же пианола какая-то, надо бы хотя бы раз ошибиться... было бы о чем поговорить. А так - хорошая пианола, - и, вздохнув, он безнадежно махнул рукой.

Рахманинов обладал самым большим из всех пианистов охватом клавиш. Он мог сразу охватить двенадцать белых клавиш! А левой рукой Рахманинов свободно брал аккорд: до ми-бемоль соль до соль! Руки его были действительно большими, но изумительно красивыми, цвета слоновой кости, без вздувшихся вен, как у многих концертирующих пианистов, и без узлов на пальцах.
В конце жизни кнопки на ботинках Рахманинова (а именно ботинки на кнопках он любил носить), застегивала только жена, чтобы перед концертом, не дай бог, не был поврежден ноготь на пальце...

Когда Рахманинов прибыл в Америку, один музыкальный критик удивленно спросил:
- Почему маэстро так скромно одевается?
- Меня все равно здесь никто не знает, - ответил Рахманинов.
Со временем композитор ничуть не изменил своих привычек.
И тот же критик через несколько лет снова спрашивает:
- Мэстро, ваши материальные обстоятельства значительно изменились к лучшему но лучше одеваться вы не стали.
- Зачем, ведь меня и так все знают, - пожал плечами Рахманинов.

Как-то раз, приехав на концерт в один американский город, чтобы избежать встречи с корреспондентами, Рахманинов вышел последним из опустевшего вагона и окольным путем прошел прямо к ожидавшей его машине.
Рахманинов не любил назойливых папарацци, преследовавших его во время концертных выступлений в Америке, Европе, дома, и сколько возможно старался их избегать. Однако возле гостиницы его уже ожидал фотограф с аппаратом наготове. Рахманинов почти бегом вошел в гостиницу, не дав возможности снять себя. Но когда композитор отправился обедать в ресторан, у его стола опять очутился человек с фотокамерой и принялся его снимать. Заслонив лицо ладонями, Сергей Васильевич сказал не без раздражения:
- Прошу вас, оставьте меня в покое, я не хочу сниматься...
Вечером, купив газету, он увидел свою фотографию. Лица правда не было видно, одни руки... Надпись под этим снимком гласила: "Руки, которые стоят миллион!"

Начиная с 1924 по 1939 годы Рахманиновы проводили лето в Европе, возвращаясь осенью в Нью-Йорк. В 1930 году С.В.Рахманинов приобретает участок земли в Швейцарии, недалеко от Люцерна. С весны 1934 года Рахманиновы прочно обосновываются в этом имении, которое было названо "Сенар" (СЕргей и НАталия Рахманиновы).

Скрипач Фриц Крейслер и Рахманинов исполняли сонату Франка в «Карнеги-холл». Скрипач играл без нот и... вдруг память подвела его уже в первой части! Крейслер подошел ближе к пианисту и заглянул в ноты, пытаясь найти тот такт, где он мог бы «поймать» партнера.
— Где мы находимся?! Где мы находимся?! — отчаянно зашептал скрипач.
— В «Карнеги-холл», — не переставая играть, шепотом ответил Рахманинов.

«НАЧИНАЮ СЕБЯ ОЩУЩАТЬ НЕМЕСТНЫМ»
АЛЕКСАНДР ШИРВИНДТ ОТКРЫЛ СЕЗОН ШУТКАМИ И РАЗМЫШЛЕНИЯМИ

http://www.teatral-online.ru/news/22512/

Отредактировано Татьяна Ф (17-09-2018 22:35:49)

Рассказывает Зиновий Гердт:

Это был пятьдесят седьмой год. Москва, фестиваль молодежи и студентов. Толпы иностранцев! Впервые! И приехали пять французских композиторов, сочинители всех песен Ива Монтана — Франсис Лемарк, Марк Эрраль, еще какие-то... Знаменитейшие фамилии! И к ним был приставлен Никита Богословский — во-первых как вице- или президент общества СССР-Франция, а во-вторых, у него прекрасный французский.
Ну вот.
А я тогда играл в Эрмитаже "Необыкновенный концерт", а по соседству выступал Утесов. И так как только от меня, "конферансье", зависело, два часа будет идти наш "концерт" или час двадцать, то я быстренько его отыгрывал, чтобы успеть на второе действие к Леониду Осиповичу. Я его обожал.
И вот я выбегаю, смотрю — стоит эта группа: пятеро французов, Никита и Марк Бернес. Он к ним очень тянулся... И идет такая жизнь: Никита что-то острит, французы хохочут. Я ни слова не понимаю, Бернес тоже. И он все время дергает Богословского за рукав: "Никита, что ты сказал?" Тот морщится: "Погоди, Маркуша, ну что ты, ей-богу!" Через минуту опять хохочут. Бернес снова: "Никита, что он сказал?" На третий раз Богословский не выдержал: "Марк, где тебя воспитывали? Мы же разговариваем! Невежливо это, неинтеллигентно..."

Потом он ушел добывать контрамарку — французам и себе, и мы остались семеро совсем без языка. Что говорит нормальный человек в такой ситуации? Марк сказал: "Азохн вэй..." Печально так, на выдохе. Тут Фрэнсис Лемарк говорит ему — на идиш: "Ты еврей?" Бернес на идиш же отвечает: "Конечно". "Я тоже еврей", — говорит Лемарк. И повернувшись к коллегам, добавляет: "И он еврей, и он еврей, и он..." Все пятеро оказались чистыми "французами"! И все знают идиш! Марк замечательно знал идиш, я тоже что-то... И мы начали жить своей жизнью, и плевать нам на этот концерт Утесова! Тут по закону жанра приходит — кто? — правильно, Богословский! Мы хохочем, совершенно не замечаем прихода Никиты... Он послушал-послушал, как мы смеемся, и говорит: "Маркуша, что ты сказал?" А Бернес отвечает:"Подожди, Никита! Где тебя воспитывали, ей-богу? Мы же разговариваем!"
Это был единственный раз в моей жизни, когда мое происхождение послужило мне на пользу.