Прослушала  и расстроилась.....

ВАля,
прослушай-прослушай.

/Из старенького, уже  его помещала давно/

Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона.
Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные.
У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков.
Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.

— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература?
— Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.
— Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?
— Я, собственно… — собеседник замялся.
— Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то…
— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.
— Говорите, я запомню.

В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки.
Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?

Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел.
Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд.
Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол.
Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.

Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень.
Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи.
А затем…
Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы.
За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.

В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог.
Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак…
Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.

«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить.
Он может передать, вот оно, вот что единственно важное.
Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.

Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям.
Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные.
Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий.
А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.

— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника.
Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим.
Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать.
Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.

— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.

Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…

— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
— Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.

— Литература – это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.

Максим сосредоточенно слушал.
Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.
— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».
Лермонтов «Мцыри».
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий…
Максим слушал.
— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.

День сменялся новым.
Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл.
Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником.
Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.

Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.
Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.
Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.
Классика, беллетристика, фантастика, детектив.
Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.

Однажды, в среду, Максим не пришёл.
Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал.
А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз.
К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.

Следующие несколько дней прошли как один скверный сон.
Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал.
Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?

Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу.
— Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?
— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?
— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.

Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ.
С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей.
Сердце внезапно зашлось от боли.
С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.

«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники.
Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы.
Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…».

Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню.
Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка.
Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла.
Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене.
Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.

Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.

Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.

Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.

Звонок в дверь застал его на полпути к плите.
Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать.
На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
— От… От кого?!
— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его…

— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.

— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.

Майк Гелприн

/легонький рассказик/

Пошла бабушка в аптеку

Пошла бабушка в аптеку. А в аптеке лекарства нет

То есть, конечно, есть, но за деньги. А бабушке бесплатно от государства положено. Во-первых, как пенсионерке, во-вторых, как хроническому гипертонику.

Бабушка прикинула – если она за деньги лекарства купит, то на утку ей точно не хватит. А ей так утку хочется – с яблоками, с брусникой и кусочками мандаринов. Она такую у Петровны на юбилее пробовала – восторг, а не утка. Петровне она тогда не сказала «восторг», наоборот, критику навела – жирно, кисло, недосолено, ну и вообще, кто ж фрукты в мясо суёт.

Но втайне с тех пор бабушка только и мечтала – купить огромную утку, яблоки, бруснику, мандарины и… Посолить, разумеется, от души, а не как у Петровны. И пусть потом гипертонический криз накроет, пусть даже это будет последняя утка в её жизни, но душу она отведёт.

Пересчитала бабушка ещё раз свои деньги и решила монетку кинуть. «Орёл», значит, утка, «решка» – лекарства. Кидать монетку в аптеке было неудобно, поэтому пошла бабушка на крыльцо.

А на крыльце дедушка плачет.

– Ну, и чего ты нюни распустил? – спросила дедушку бабушка. – Подумаешь, лекарства не дали.

– У меня диабет, – всхлипнул дедушка. – Мне без лекарства – кирдык.

– Тебе и с лекарством кирдык. Какая разница – неделей раньше, неделей позже…

Дедушка перестал плакать и зло посмотрел на бабушку.

– А вот не надо меня раньше времени хоронить, – с вызовом сказал дедушка. – Кроме сахара, у меня все параметры на самом высоком уровне.

– У тебя и сахар на самом высоком уровне, – усмехнулась бабушка. – Ты мне лучше скажи, где утку хорошую купить можно.

– Утку? – переспросил дедушка. – У меня после бабки осталась, могу подарить…

– Тьфу на тебя! – возмутилась бабушка. – Я настоящую утку имею в виду. Съедобную.

– Да где ж ты сейчас настоящую съедобную утку найдешь! – хохотнул дедушка. – В магазинах – говно, а не утки.

– Сам ты…

Бабушка развернулась и пошла, стараясь не упасть на крутых ступеньках.

Дедушка догнал бабушку.

– А зачем тебе утка? Она – жуть дорогая.

– Плевать. Один раз живём, – ответила бабушка.

Дедушка сильно задумался. Так и шёл за бабушкой – задумавшийся, – даже под ноги не смотрел.

До остановки они дошли. А тут автобус – видимо, бабушкин, потому что она первой к автобусу бросилась, даже рукой какого-то мужика оттолкнула.

Дедушке не нужно было в автобус, но он заскочил. Зачем – неизвестно. Работая локтями и корпусом, пробился к бабушке.

– А я знаю, где хорошую утку взять, – шепнул он на ухо бабушке.

– И где? – отозвалась бабушка. – На рынке дорогие, в супермаркетах – дрянь импортная.

– А у меня ружьё есть, – шепнул дедушка.

– Чё, правда? – бабушка глянула на него с интересом.

Дедушка кивнул и перекрестился.

– Ё-моё, чего же ты раньше молчал-то? Я бы лекарства купила.

– Да ты погоди радоваться, – зашептал ей на ухо дедушка. – Я сто лет не стрелял, может, не попаду ещё…

– Я попаду, – прервала его бабушка. – Я завсегда попадаю, когда хочу.

– Василич, – протянул руку дедушка.

– Николаевна, – подала ему руку бабушка.

Дедушка подумал и поцеловал руку, потому что жать маленькую ладошку было как-то не по-мужски.

*******
– Красиво летят, – сказал дедушка, глядя на уток в небе.

Бабушка вскинула ружьё и прицелилась.

– Погоди, Николаевна, – остановил её дедушка. – Глянь, какая гармония…

– Гармония будет, когда я её яблоками нафарширую, – отрезала бабушка и снова прицелилась.

Дедушка вздохнул и отвернулся.

Утки летели, выстрела не было.

Дедушка обернулся – бабушка стояла, опёршись на ружьё, как на костыль, и о чём-то думала.

– Ты чего, Николаевна? – обеспокоился дедушка.

– Да думаю… Летишь вот так по своим делам, вдруг – бах! Кто-то, видите ли, пожрать захотел…

– В мире всё так устроено, – вздохнул дедушка. – Все жрут кого-то.

– Не все. Бывают и хорошие люди. Я, например.

– Дай сюда, – дедушка забрал ружьё у бабушки.

Прицелился.

Утки были уже далеко, но попасть ещё можно было.

Бабушка отвернулась.

Утки летели, выстрела не было.

Утки исчезли за горизонтом, ружьё так и не выстрелило.

Бабушка обернулась.

Дедушка сидел на земле и плакал.

Ружьё валялось под соседней осиной.

– Ты чего? – спросила бабушка и села на землю рядом с дедушкой.

– А… Не знаю… – дедушка утёр слёзы. – Нахлынуло что-то. Представил себе – летишь вот, планы строишь…

– Вдруг – бах! – подхватила бабушка. – Кто-то пожрать захотел.

– Да ладно, если б пожрать, а то, так, просто удаль свою показать.

– Ну, знаешь, Василич, сам меня сюда затащил, я в супермаркет идти хотела.

Бабушка встала, отряхнулась и быстро пошла вперёд, не оглядываясь.

– Николаевна! Там болото! – крикнул дедушка, но бабушка его не услышала.

*******

– Ну, и дура же ты старая!

Дедушка подполз к болоту с осиновым дрыном в руке и крикнул:

– Держись! Держись, говорю!

Бабушка вынырнула из цепкой трясины и ухватилась за дрын.

– Крепче держись! – крикнул дедушка, медленно отползая назад.

Бабушка подумала, что это очень странная смерть – утонуть в трясине. Да ещё с незнакомым дедушкой.

– Слышь, тебя как зовут? – из последних сил прошептала бабушка.

– Не скажу, – из последних сил прошептал дедушка.

– Что, так и утонем, не познакомившись?

– Я тебя вытяну, – пообещал дедушка и с такой силой дёрнул дрын, что трясина не смогла удержать бабушку.

– Ещё на последний автобус успеем, – прошептала бабушка.

– Только если бегом, – кивнул дедушка и помог бабушке подняться.

– Ну, чё стоишь?! Побежали?

Бабушка огляделась, прикинула, в какой стороне остановка, и припустила так, что у дедушки почти не осталось шансов догнать её.

– Стой! – закричал дедушка. – Подожди, я ружьё заберу!

– Если не успеем, на такси все деньги спустить придётся! – крикнула в ответ бабушка.

Дедушка посмотрел на ружьё, махнул на него рукой и побежал догонять бабушку.

*******
В автобусе они были одни.

Этот факт отчего-то заставил дедушку приобнять бабушку.

– Мы так и не познакомились, – шепнул дедушка бабушке. – Тебя как зовут?

– Не скажу, – кокетливо улыбнулась бабушка.

– Скажешь, куда ты денешься, старая, – дедушка игриво толкнул бабушку в бок.

Бабушка положила ему на плечо голову.

– В баню бы тебя, а то простынешь. Мокрая, вон, вся, – дедушка крепче обнял бабушку.

– Не простыну, – сказала бабушка. — Я крепкая.

Автобус тихонечко остановился, словно водитель боялся спугнуть бабочку, севшую на капот.

Дедушка вышел первым и подал бабушке руку.

– К тебе пойдём или ко мне? – деловито спросила бабушка.

– Что, так сразу? – смутился дедушка.

– А чего тянуть, – удивилась бабушка. – В наши-то годы…

Дедушка увидел, как водитель автобуса ему подмигнул.

– Сначала в ресторан, а потом ко мне, – решительно сказал дедушка.

– Пыль хочешь в глаза пустить? – строго спросила бабушка.

– Всё лучше, чем когда песок сыплется. Пойдём, утку с яблоками тебе закажу.

Автобус выпустил чёрное облако и уехал.

– А деньги-то у тебя есть, гусар? – спросила бабушка.

– Да навалом у меня денег. Знаешь, я накопил сколько?

– Знаю, – засмеялась бабушка. – Сама почти всю пенсию на карточку складывала. Мало ли что.

– Вот и я – мало ли…

– Только мне, это, переодеться надо. А то я как кикимора болотная. Я быстро, ты подождёшь?

– Подожду, – приосанился дедушка. – Иди, свой марафет наводи.

Бабушка лёгкой походкой направилась к дому.

Дедушка сел на скамейку.

Потом лёг.

Звёзды на небе отчётливо просигналили – сахар упал, надо принимать лекарство…

Но лекарства не было, а бабушка всё не шла – наверное, примеряла платье.

– Так и не познакомились, – выдохнул дедушка и увидел, как бабушка бежит к нему – молодая, лёгкая, в белом платье и босоножках.

Дедушка подумал, что нельзя умирать.

Нельзя обмануть бабушку.

– У него сахар упал! – услышал он крик бабушки и сирену «Скорой».

*******
– Вот тебе, дедушка, и утка с яблоками, – сказала бабушка.

В реанимации не было мужских и женских палат, поэтому они оказались на соседних койках.

– Не понял… – простонал дедушка.

– Чего непонятного. У меня инсульт, у тебя диабетическая кома. И одна утка на двоих, будь она неладна.

– А я говорил! – засмеялся дедушка. – Сразу предупреждал, какая нам утка нужна!

– Дай мне слово, что когда мы поженимся, то деньги тратить будем, а не на «мало ли что» откладывать.

– А мы поженимся? – испугался дедушка.

– А ты думал, поматросил и бросил? Я уже с батюшкой договорилась. Прямо сюда придёт.

– Отпевать? – ещё больше испугался дедушка.

– Венчать, старый ты дуралей!

– Тебя как зовут-то, Николаевна? – простонал дедушка.

Бабушка промолчала.

– Хорош выпендриваться, – рассердился дедушка. – Под венец тащишь, а имя так и не назвала.

– Забыла я, – бабушка отвернулась к стене. – Память после инсульта отшибло.

– Ох, ёлки… Вот интрига-то…

– Ничего, в паспорте потом посмотрим, – успокоила дедушку бабушка. – Слышь, старый, утку придвинь ко мне, а то медсестёр этих не дозовёшься… И выйди, выйди отсюда!

Дедушка встал и вышел, хоть голова и кружилась.

Захотелось удрать – как в школе с контрольной.

Только сил не было.

И окно заперто.

И дверь на замке.

«Придется жениться», – подумал дедушка.

И громко сказал:

– Во, попал!

------------------------------------------------------------------------

Отредактировано Татьяна Ф (12-11-2019 20:30:08)