"Поздно мы с тобой поняли" - так начинается. Ну, если что-то людям мешало быть вместе раньше, ещё понять можно.
Я 45 лет прожила с одним мужчиной, моим мужем,  с ним и буду "проплывать по небу".
Когда старишься вместе - это одно, а сходиться в таком возрасте...Дружить - это я ещё могу понять, но жить вместе - нет. Но это мое ИМХО, как говорится. В жизни чего только не бывает.

"У бaбушки вcю жизнь былo жeлeзнo:

- Пoднялаcь? Ставь чaйник!..

А жизнь бывaла рaзнoй.

И жeлезной, и стaльной, и бетoнной, и картoнной, и мечyщей отточенныe ножи в спинy.

Репрессия. Тюрьма. Война. Ссылка. Возвращение в никуда. Ни к кому. Вдовство. Нищета. Скитания. Безысходность. Одиночество.

Не до депрессий!

А, может быть, и до них, но что она могла с ними поделать?..

Одна с двумя детьми, без пособий, помощи, поддержки.

Только одно - ставить свой чайник.

И она ставила.

Всегда...

Сколько помню бабушку, столько помню её вечно пышущие чайники.

И крепчайший индийский... это себе...

И в отдельном прозрачном - зелёный с травами и листьями... это для всех остальных, для кого крепка была её жизнь точно так же, как и чай.

И ни разу - ни разу, чёрт возьми! - не видела я её в суете, в страхе, в мелочной обиде.

Твёрдо стояла на своих сухих и длинных ножках.

Не было денег - варила картошку и пекла преснушки.

Не было одежды - перелицовывала свой старый сарафан.

Нервничала - покрывала сильной лингвистикой обстоятельства, и жила дальше. 

Как жалела я одно время, что не дожила она до того времени, когда я уже могла, могла, могла. Могла дать ей другую жизнь, полный достаток, и удовольствия, которые легко покупаются за деньги.

Жалела, а потом поняла - она не стала бы счастливее в дорогой шубе, и с икрой на завтрак. Не теми нитками была пошита. Это её, тогдашнюю, к нам бы сейчас, сюда.

Чтобы посмотрела, как мы тут писaемся от кoронoвирусов, инфляций, oбнулений. Чтобы посмотрела, мaтeрнулась, да поставила свой старый зелёный чайник, который ни за что не хотела менять на другой, и который так и прогорел на плите за четыре дня до её смерти.

Надо жить.

Надо жить, наплевав на коронавирусы, инфляции, обнуления.

Надо жить, оставив суетливые войны за кусок послаще, да место потеплее тем, у кого зад шибко мёрзнет, да желудок нещадно чешется.

Надо жить свою жизнь, не дожидаясь другой.

Надо жить своими календарями, своей любовью, своими радостями и горестями.

Надо ставить свой чайник, дорогие мои.

Потому что нельзя расплачиваться собой за чужие игры.

Нельзя! Слышите?..

Банально, но жизнь одна.

Ещё банальнее - она быстро проходит.

Ставьте чайник!..

Живите сейчас!.."

Вот и у нас чайник на первом месте. Пьем чай и после еды и в промежутках, и как придем откуда-нибудь. Даже, несмотря на то, что там, откуда мы пришли, тоже поили чаем.

С конфеткой, шоколадкой, зефиром, в пост с сахаром, курагой, вареньем...

Отредактировано Светлана Л (28-02-2025 00:17:51)

Пол Виллард, «Старый телефон» ("Телефонная фея")

Я был ещё слишком мал ростом чтобы дотянуться до блестящей трубки, висевшей на стене, и всегда зачарованно смотрел как мои родители разговаривали по телефону.
Позже я догадался, что внутри этой удивительной трубки сидит человечек, которого зовут: Оператор, Будьте Добры. И не было на свете такой вещи, которой бы человечек не знал.
Оператор, Будьте Добры знала всё — от телефонных номеров соседей до расписания поездов.
Мой первый опыт общения с этим джином в бутылке произошёл, когда я был один дома и ударил палец молотком. Плакать не имело смысла, потому что дома никого не было, чтобы меня пожалеть. Но боль была сильной. И тогда я приставил стул к телефонной трубке, висящей стене.

— Оператор, Будьте Добры.
— Слушаю.
— Знаете, я ударил палец… молотком…..
И тогда я заплакал, потому что у меня появился слушатель.
— Мама дома? — спросила Оператор, Будьте Добры.
— Нет никого, — пробормотал я.
— Кровь идет? — спросил голос.
— Нет, просто болит очень.
— Есть лед в доме?
— Да.
— Сможешь открыть ящик со льдом?
— Да.
— Приложи кусочек льда к пальцу, — посоветовал голос.
После этого случая я звонил Оператору, Будьте Добры по любому случаю. Я просил помочь сделать уроки и узнавал у нее чем кормить хомячка.
Однажды, наша канарейка умерла. Я сразу позвонил Оператору, Будьте Добры и сообщил ей эту печальную новость. Она пыталась успокоить меня, но я был неутешен и спросил:
— Почему так должно быть, что красивая птичка, которая приносила столько радости нашей семье своим пением - должна была умереть и превратиться в маленький комок, покрытый перьями, лежащий на дне клетки?
— Пол, -сказала она тихо, — Всегда помни: есть другие миры где можно петь.
И я как то сразу успокоился.
На следующий день я позвонил как ни в чем не бывало и спросил как пишется слово fix.
Когда мне исполнилось 9, мы переехали в другой город. Я скучал по Оператору, Будьте Добры и часто вспоминал о ней, но этот голос принадлежал старому громоздкому телефонному аппарату в моем прежнем доме и никак не ассоциировался у меня с новеньким блестящим телефоном на столике в холле.
Подростком, я тоже не забывал о ней: память о защищенности, которую давали мне эти диалоги, помогали мне в моменты недоумения и растерянности.
Уже взрослым я смог оценить сколько терпения и такта она проявляла, беседуя с малышом.
Через несколько лет, после окончания колледжа, я был проездом в своём родном городе. У меня было всего полчаса до пересадки на самолет.
Не думая, я подошел к телефону-автомату и набрал номер:
Удивительно, её голос, такой знакомый, ответил. И тогда я спросил:
-Не подскажете ли как пишется слово fix?
Сначала — длинная пауза. Затем последовал ответ, спокойный и мягкий, как всегда:
— Думаю, что твой палец уже зажил к этому времени.
Я засмеялся:
— О, это действительно вы! Интересно, догадывались ли вы как много значили для меня наши разговоры!
— А мне интересно,- она сказала,-  знал ли ты, как много твои звонки значили для меня. У меня никогда не было детей и твои звонки были для меня такой радостью.
И тогда я рассказал ей как часто вспоминал о ней все эти годы и спросил можно ли нам будет повидаться, когда я приеду в город опять.
– Конечно, – ответила она, — Просто позвони и позови Салли.
Через три месяца я опять был проездом в этом городе.
Мне ответил другой, незнакомый голос:
– Оператор.
Я попросил позвать Салли.
– Вы ее друг? -спросил голос.
– Да, очень старый друг, — ответил я.
– Мне очень жаль, но Салли умерла несколько недель назад.
Прежде чем я успел повесить трубку, она сказала:-
– Подождите минутку. Вас зовут Пол?
– Да.
– Если так, то Салли оставила записку для вас, на тот случай если вы позвоните… Разрешите мне прочитать ее вам? Так… в записке сказано:
«Напомни ему, что есть другие миры, в которых можно петь. Он поймёт».
Я поблагодарил её и повесил трубку.

Юлия Прозорова "Времена года и сны"

У меня Пасха всегда ассоциируется с моей любимой бабушкой. Это одно из самых ярких воспоминаний раннего детства. Жили мы в большом старинном деревяном доме на тихой улочке недалеко от храма, стоявшего на горе. Пасхальная неделя была пропитана каким-то необычным, тихим ожиданием. В конце недели дом наполнялся чудесными ароматами выпечки. Пекла бабушка много: куличи, различные булочки-плюшки, пироги и пирожки. Красили луковой шелухой яйца. Появлялись веточки вербы, которые святили в церкви.

Этот рассказ напоминает мне те счастливые дни из детства.

... Когда готовлюсь к Пасхе, то всегда вспоминаю бабушку. Возможно потому, что её день рождения в конце апреля – и эти два праздника с самого детства для меня стояли рядом, и ещё от того, что почитание Светлого Воскресения, его радостное ожидание – ко всему этому привела меня она.
Перед Пасхой мы с бабушкой приводили в порядок дом. Уборка называлась не генеральной, а пасхальной. Во рту сразу ощущался вкус кулича, и убираться становилось ещё радостнее. С люстры снимались подвески – пластмассовые, но после полоскания в мыльной пене, сияющие хрусталём. Мылись до блеска окна и зеркала, а шторы менялись на более лёгкие и светлые. Но самым важным делом было перемыть содержимое серванта. Сервант был обычный, гэдээровский, но всё самое необычное находилось внутри. Хрустальные бокалы и рюмочки оставляли меня равнодушной, как и праздничный чайный сервиз с пионами. Но вот маленькие дивные розетки для варенья, из тонкого, светящегося на свету фарфора или набор кофейных чашек с золочеными ручками-стебельками – только просунешь в них палец и не знаешь, как удержать такое изящество – эти вещи, казалось, открывали дверь в мир сказочных дворцов или невесомых снов. Все они были старыми, фамильными, но ими иногда пользовались, и тогда Праздник наполнялся особым звучанием. В омовении всех этих сокровищ я принимала непосредственное участие и до сих пор не могу понять, какими соображениями пользовалась моя бабушка, но мне доверяли. Извлечь, опустить в тазик с мыльным раствором, ополоснуть в другом, промокнуть полотенцем и расположить в новом порядке. И это был увлекательный и творческий труд, я переставляла приборы как шахматные фигуры и чувствовала себя Алисой в Стране Чудес. То ли благодаря такому доверию, когда неоткуда родиться страху и напряжению, или по своей какой-то особой внимательности – но ни одной вещицы из серванта я не разбила. Разбила однажды хлебное блюдо – подарок из Ташкента. Бабушка тогда ничего не сказала. Возможно, увидела, как я испугалась и не стала увеличивать чувство вины, и ещё от того, что уже ничего не поправить. И сейчас я понимаю, что это должно быть, дар – сочувствия и проявления милосердия. И, наверное, ещё большая внутренняя работа.

И вот перед Пасхой наступало время особой неспешной внимательности. Бабушка, казалось, вслушивалась в саму себя, двигалась тише, и в доме становилось как-то тише – казалось, что разговоры текли медленнее, их было меньше, и все чего-то ждали. Дом убирался теперь поэтапно, но основательно. И казалось, что на место старого приходит что-то новое, хотя это был лишь запах чисто-убранного и небольшая перестановка. За пару-тройку дней до праздника обычно холодало, весна, казалось, переставала верить в саму себя, на что-то обижалась. Небо становилось цвета серого шёлка, даже мог пойти мокрый снежок, на улицах было особенно голо и сиротливо. Бабушка откуда-то приносила вербу, и в доме уже пахло апрельскими ручьями, чем-то сладостно-горьковатым, корой деревьев, наполненными зелёной жизнью, почками.

За продуктами всегда ходили вдвоём. Я становилась в одну очередь, бабушка – в другую. Продавщица заворачивала всё отобранное в коричневую бумагу, взвешивала, гремела костяшками счёт и записывала цифры на свёртке. Дальше нужно было выстоять очередь в кассу и вернуться за товаром. Колбасный, молочный, мясной, бакалея. Для хлебобулочных изделий и овощей имелись отдельные магазины. Мы проходили их все, и я чувствовала свою незаменимость. Тяжелее всего было достать изюм и ванилин – ими запасались заранее, бывало и за полгода. Куличи бабушка выпекала в кастрюльках и потому они получались такие затейливо-разномастные. И я любила гадать – самый большой, конечно, украсит Пасхальный стол, средними обменяемся с гостями и соседками, а вот тот трогательный малышок – кому он? Мне его было всегда жаль, хотелось спрятать и никуда не отдавать. Бывало, что так и делала. А вот яйца красились луковой шелухой, и обретали густо-кирпичный оттенок, тёплый, вкусный. Но настоящей удачей было раздобыть пищевые красители, и тогда… О, тогда, они словно проходили через руки фокусника – становились совсем игрушечными и праздничными одновременно. Цвет фуксии, салатовый, ярко-жёлтый, бирюзовый, голубой. В них уже проступал Май – долгожданный, ликующий – с нарциссами и одуванчиками, сочной травой и лёгким, весёлым небом, с многоцветными сарафанами и радостью, радостью. На душе сразу становилось лучисто.

Три дня пасхальное угощение ждало своего часа. Но время торопить не хотелось, казалось, что в его неповоротливости, как и в холодных, совсем не апрельских последних днях, есть особый смысл. И он вот-вот откроется. И чем меньше дней оставалось до Пасхи, тем сердце звонче отзывалось на каждую мелочь. Которая вдруг толкнёт изнутри неожиданным счастьем...

Повезло. Цела осталась, да еще и замуж вышла.  А так -то тетя за дядю- рискованное предприятие))

Смешная история из жизни больницы.😊

Дежуpствo в бoльнице. Γлухая зимняя нoчь пoсле суматoшнoгo дня. Тpи часа пoлунoчи. Χopoшo пoдoгpетые дpузья пpивезли pазухабистoгo и стoль же тёплoгo бpатка пpямo с шумнoй вечеpинки. Кpутой, вecь в цeпях и нaколкaх,бpaток, пpивыкший, чтобы eго кpacиво обcлуживaли, жaлуeтcя нa животик. Вeдёт ceбя бeзобpaзно: куpaжитcя, хaмит, мaтepитcя, зaкидывaeт ноги пpямо нa cтол…

Μeдcecтpa нa гpaни cлёзной иcтepики. Звонит хиpуpгам. Дeжуpит Доктоp Жeня. 29 лeт, хиpуpг, pоcт 190 cм, вec 120 кг.

Тeлоcложeниe: ОЧΕΗЬ кpeпкоe. Стpижка под ноль. Хаpактep: cпокойный, уpавновeшeнный, надёжный товаpищ, добpeйшeй души чeлoвeк.

Далee сo слoв Дoктopа Жeни:

"Πpишёл с экстpeннoгo гpыжeсeчeния. Замучился в дoску. Дoбpёл в дeжуpку, свалился на кушeтку и мoмeнтальнo oтключился. Оглушитeльный тpeск тeлeфoна вo тьмe. Вскочил нa пpямыe ноги. "Χиpуpгa — в пpиёмноe, сpочно!!!" Ηaшapив в тeмнотe стeтоскоп, повeсил eго нa шeю и нa aвтопилотe отпpaвился в смотpовую».

Рaспaхивaeтся двepь, и Доктоp Жeня влeтaeт в пpиёмноe. Остaнaвливaeтся нaпpoтив "клиeнтa" и хpиплым сo снa бaсoм вoпpoшaeт:

- Чтo бeспoкoит??

Бpaтoк мeняeтся в лицe, улыбoчкa спoлзaeт с eгo пунцoвoгo ликa:

- Дa ничeгo, дoктop, извинитe, ужe всё пpoшлo.

Дoктop Женя издаёт вопpоcительный pык. Бpаток заcтёгивает кожан, пpиобpетает cовеpшенно пpиличный вид и бочком — бочком, по cтеночке пpобиpаетcя к выходу:

- Извините за беcпокойcтво, доо cвидания!

Иcчезает зa двeрями, c улицы дoнocитcя рёв cтaртующeгo «бумeрa».

Βce в нeдoумeнии глядят друг нa другa, пoтoм нa Дoктoрa Жeню. Πeрcoнaл хвaтaeтcя зa живoты и нaчинaeт дружнo гoгoтaть.

Дoктoр Жeня: в иcтeрзaннoм кpoвью хиpуpгичecкoм кocтюмe, c пoмятoй мopдoй и нaлитыми кpoвью глaзaми. Нa бычьeй шee, cпуcкaяcь нa мoщную гpудь, виcит тoлcтaя, в пaлeц, цeпь c oбpaзoм Никoлaя Чудoтвopцa и ………КИПЯТИЛЬНИК!!!!!

🖊Зoя Хoхлoвa.